Оглянись и будь счастлив - страница 13

Как-то раз построила юная воспитательница детей для прогулки, пересчитала: одного не хватает. Оббегали с нянечкой весь дом, позвали на помощь другого воспитателя. Ребёнка нигде нет. Страх погнал к Туре. Воспитатели забежали в воду, ходят вдоль берега. Нет. Вернулись. И из дальней заброшенной уборной выходит «пропажа»: мальчишка со спокойным лицом в благодушном настроении.

Стал вырабатываться у Таисии Степановны низкий, сильный командный голос. Дети притихали от одного взгляда чёрных глаз. Нежное лицо в обрамлении чёрных волос становилось всё серьёзнее и суровее, пухлые губы в первые секунды гнева пыхали и увеличивались, потом плотно сжимались и из уст вылетали усмиряющие команды. С таким голосом – полком командовать. Ответственность за детей впиталась в «кровь и плоть», в глубину сознания Таисии.

А поздней осенью – новый стресс. Освободилась очередная мамаша и вспомнила о существовании чада. Добралась до Заимки. Ей разрешили встречу с дочерью. Не успела усадить Таисия Степановна детей за обеденный стол, как вбежала нянечка с криком: «Девочку уводят!». Таисия накинула пальтишко и в демисезонных ботиночках побежала догонять «освобождённую». Новоявленная мать и дочь были уже на другом берегу Туры. Тася бежала, слышала в ушах звенящий шум от шагов по ледяной земле, по доскам моста: «Как Вы можете воровать ребёнка?!». «Это моя дочь», – звучал хриплый голос мамаши. «Без документов ребёнка не отдам!» – Тася кричала, командный голос исчез, превратился в дикий рёв. Хватило сил вырвать девочку из рук бывшей зековки и отвести в детдом. «Дети, люди, почему вы такие не честные? Как тяжело с вами. Почему вы поступаете как хотите, а не по закону? Как противостоять этому жестокому миру? Где найти поддержку и опору? Как хочется жить тихо и спокойно».

Директор детского дома неоднократно напоминал, что надо пройти медкомиссию. Очередная поездка в Верхотурье. Оттепель. Грязь. Холод. Пустой лесовоз. Кабина занята. «Запрыгивай на лесораму, держись за коники или решётку». Таисия, обрызганная грязью с ног до головы, не помнила, как прошла медосмотр. Вернулась на Заимку аналогичным способом. Была грязная, холодная, голодная. (Есть в детском доме можно только, если ты работаешь на смене. Получалось через день: завтрак плюс обед или обед плюс ужин. В избе-общежитии не было никаких приспособлений для приготовления не только пищи, но и чая). В густых сумерках прозвучал родной голос: «Тася, пойдём ко мне». «Дорогая Антонина Ивановна!» помогла отмыть обувь, почистить пальтишко, напоила чаем, согрела тело и душу. Таисию переполняла благодарность к этой одинокой, уже не молодой женщине, но которая была рядом в трудную минуту.

Встречались хорошие, добрые люди на жизненном пути Таисии. Встречались такие люди в мрачном Верхотурье. На Урале мало тёплых дней, поэтому все командировки, как не крути, приходились на холода. Поручили Таисии Степановне отвести воспитанницу в школьный детский дом. Передача ребёнка прошла как полагается. Возвращалась молодая воспитательница на Заимку по известному маршруту. Сошла с поезда в посёлке Привокзальном ещё затемно. Лёгкие ботиночки, демисезонное пальтишко, в руках матерчатая сумочка с документами, а морозу на северо-западе Урала не спится, ударил он, по меркам Урала, легко: минус пятнадцать. Стоит черноглазый «стебелёк» в морозной ночи и понимает, что до рассвета и прибытия автобуса околеет. Из темноты проявляются очертания мужика, цыгана, лошади и телеги. И больше ни одной живой души. Цыган покрутился, покрутился: «Нет пассажиров». «Не бойся, садись в телегу, пока не замёрзла». Инстинкт самосохранения шептал девушке: «Скорее! Только бы не замёрзнуть». Ехали по тайге, по ночному Верхотурью. Цыган завёл лошадь во двор, открыл девушке дверь в избу. У печи – широкий настил. Таисия присела, рядом кто-то зашевелился, отодвинулся. «Наверное, цыганята», – Таисия нащупала свободное место среди тряпок, наклонилась и положила свою, с роскошными чёрными косами, голову в тёплые тряпки. Согрелась. Не спала: «У меня же Документы». За окошком забрезжил морозный рассвет, но домочадцы спали. Таисия встала и тихо, не пророня ни слова, ни скрипнув дверью, ушла, покинула гостеприимную тёплую цыганскую обитель. На всю жизнь запомнила, всю жизнь корила себя за бедность, за чёрствость душевную, за то, что не отблагодарила, за то, что боялась быть доброй, была скованной, зажатой, боялась и не понимала людей.