– Он убил дядю Лёшу?.. – выдохнула она, почти неслышно.
Джек потянулся к доске, взял кусочек моркови и хрустнул им. Прожёвывая, кивнул:
– Да.
Её пальцы дрожали. Она медленно опустилась на стул, не зная, куда смотреть.
– Я, конечно, ревную тебя к нему. Мне неприятно осознавать, что ты всё ещё думаешь о нём…, – говорил Джек, уже отходя к дверному проёму. – Но нужно признать: он мужик, что надо.
Он вышел в коридор. Мария поднялась и спешно пошла за ним, как будто пытаясь его догнать не шагами, а словами.
– Как это произошло? Как умер дядя Лёша? – спросила она, глядя ему в спину.
– Он скоро приедет, сама всё спросишь, – бросил Джек, не останавливаясь.
– Джек, перестань злиться на меня! – её голос дрожал. – Я не виновата, что судьба нас столкнула! Я не буду с ним, я выбрала тебя!
Но он уже вышел, захлопнув за собой дверь.
Мария стояла под душем, прокручивая в голове его фразу:
«Он скоро приедет… спросишь сама».
«Он скоро приедет…»
Боль влилась в её вены, растеклась по жилам, пульсируя в висках. «Скоро приедет…» – и снова ей придётся шагнуть через адскую пропасть, взглянуть в любимые глаза, которые она так старалась забыть, прячась в других объятиях. Его глаза… голос… прикосновения нежных рук, которые теперь гладят не её…
Боже… когда же это закончится?!
Мария тихо завыла, осела на пол, скрутившись в комок, и струи воды безжалостно хлестали её по коже, словно пытались смыть с неё всё лишнее, всё, что мешало жить.
Через, чуть больше, чем две недели, Гранде отпустили домой. Она была очень слаба, но доктора обещали ей долгую и счастливую жизнь. Главное, ей следовало избегать сильных стрессов и требовалось чаще улыбаться. Мария взялась сама ухаживать за девушкой, как за родной сестрой. На самом деле, она так и полюбила ее. Возможно, потому что у самой никогда не было ни сестры, ни брата. Но Гранде была очень рада ее заботе и вниманию и Мария сама жаждала этого. Днём заботы о Гранде, а ночью жаркие ласки Джека, не давали ей тосковать и думать о том, о чем она не хотела. И она начала чувствовать в себе перемены, пусть медленные и незаметные, но все же они стали происходить. Ее все больше и больше стал занимать Джек, вытесняя собой прежний образ в ее сердце. Она даже начала скучать по нему. Если он задерживался, звонила интересовалась, где он, как он, беспокоилась. А ночь, она ждала, наверное, даже больше, чем он. Джек умел заражать своей страстью и часто даже дразнил этим.
Однажды он вышел из душа, и тёплый пар, ещё не до конца рассеявшийся, словно медленно тянулся за ним, пока он, не спеша, пересекал комнату, бросил взгляд в сторону тумбочки, привычно сбросил полотенце на кресло и, не сказав ни слова, лёг рядом с ней, как будто всё было в порядке вещей – как будто каждое движение уже принадлежало какому-то интимному ритуалу, выученному наизусть, как дыхание или биение сердца. Он потянулся к ней, взял за талию и уверенно притянул к себе, обнял, прижал, вдохнул в волосы и поцеловал – не спеша, долго, насыщенно, с той особенной нежностью, которую невозможно подделать, и от которой её внутренности тут же сжались от нетерпения.
Мария не сопротивлялась – наоборот, она тут же растворилась в этом поцелуе, в его запахе, в тепле его кожи, в силе, от которой у неё буквально перехватывало дыхание. Она скользила пальцами по его влажным, ещё чуть спутанным волосам, гладя их с какой-то детской одержимостью, потому что ей было важно ощущать его полностью – каждой клеткой. Она желала не просто быть с ним – она жаждала его, до безрассудства, до ломоты в теле, до одержимости, потому что знала: этот мужчина способен превратить даже обычное прикосновение в зависимость, от которой нет спасения. Он уже приучил её к этому – к чувству принадлежности, к тому, как он без предупреждения берёт, не спрашивая, как властвует над ней, и как она не может, да и не хочет сопротивляться.
