Птица эта вороватая и считается одним из самых опасных врагов мелких птиц. Она разоряет гнёзда, выпивает и крадет яйца, уносит птенцов, нападает даже на взрослых птиц и млекопитающих, которых в состоянии одолеть. В её рационе есть и растительная пища и животная, в том числе и падаль. И это еще не все. Она имеет нехорошую привычку преследовать человека, внимательно присматриваясь к тому, чем он занимается в лесу. А когда он уйдет, еще и подлетит к тому месту, чтобы проверить, что он там делал. Зануда, одним словом.
Вот и в этот раз привязалась к нам сойка и преследовала, не отступая, время от времени оглашая лес своим противным криком. Не успели мы отойти от капкана и на сотню шагов, как, оглянувшись, увидели, – она уже шарится возле того места. Пришлось вернуться. Сойка, заметив наше возвращение, отлетела метров на тридцать и уселась на сосне. Прижав что-то лапой к ветке, но которой сидела, требушила это клювом, как мне показалось, ехидно поглядывая на нас. Приманки возле капкана уже не было.
– Ну, зануда! – невольно вырвалось у меня.
– Пап, дай я её сниму, – загорелся Артем, снимая ружье с плеча.
– Жалко, птица-то красивая, хоть и нахалюга, – ответил я, рассматривая хорошо различимые даже с такого расстояния ярко-голубые пятна на её плечах. – Давай так, пальни вон по той сосновой лапе, что над ней, – со снегом. Дай ей знать, что мы и там её достать сможем. Может, испугается, – отстанет.
Грохнул выстрел, отразившись несколько раз затихающим эхом от окружающих сопок. Сосновая лапа над сойкой дрогнула, сбросив с себя снег. Сойка, уронив что-то из под лапы, вспорхнула с ветки, полетела в глубину леса.
– Ну, слава Богу, кажется, отвязалась.
Поправили капкан, подложили новую приманку, припорошили снегом, – пошли дальше. Надо сказать, что установку ловушек я отмечал в своей полевой тетрадке. Можно меня понять: пройдет большой снегопад, – не найдешь ни путика, ни капканов. Поэтому я рисовал в тетрадке абрисы с ориентирами, поворотами путика, указанием примерного расстояния между ними, ну и, понятное дело, – где установлены капканы.
В одном из них взяли все же колоночка. Небольшой колонок, – видимо самочка. Я ловил их, снимая и выделывая шкурки, в намерении отослать их дочери, которая, окончив Днепропетровский горный институт, работала на Донбассе. Пусть, думал я, хоть шапчонку какую себе изладит, – все не попусту отец в лес ходил. Там такой зверек, должно быть, не водится, – эксклюзивная будет вещь.
Дело уже клонилось к вечеру, мы основательно устали, Артем взмолился:
– Пап, ну дай я постреляю.
Я в принципе не возражал. Как было не понять пацана, – целый день при оружии, патронов навалом, что же, так и тащить все это обратно домой? Порою мне и самому не терпелось пострелять хотя бы и по пустой консервной банке, раз уж не было никакой другой цели.
Но не подумайте, что лес был такой уж безжизненный. Стоило недельку постоять бесснежной погоде, как вся поверхность сопок покрывалась множеством следов обитателей леса. Было видно, что здесь в изобилии водятся и косули, и кабарожка, лисы и зайцы, колонок и белка. Встречаются порой, правда, редко, следы оленей-изюбрей. О птицах уж я не говорю. Но не стрелять же поползней и синичек, тем более в красавца зеленого дятла, – они человека практически не боялись. А глухаря, тетерева – попробуй-ка, разыщи. Во-первых, места нужно знать, а во-вторых, они не хуже косули чуют охотника, да и вообще человека в лесу, и не склонны испытывать судьбу.
