Океан на двоих - страница 15

Мои подружки хотели поиграть на парковке внизу, но мама не разрешила, она сказала, что нечего болтаться на улице, там злые дядьки, которые обижают детей.

Она разрешила нам пользоваться мини-проигрывателем, дала свои шарфики и туфли на каблуках и даже накрасила нам губы. Мы нарядились и танцевали, Эмма поставила свою любимую музыку («Rhythm Is a Danser»[5] группы Snap!) и показала, как надо под нее двигаться, это было здорово.

Мама забыла купить торт, я расстроилась, плакала, и она отругала меня, сказала, что я плохо себя веду, что она имеет право на ошибку, а я всегда всем недовольна. Это неправда, иногда я очень даже довольна. Потом она сама пришла поцеловать меня и испекла блинчики. Я никогда не ела таких вкусных, она сказала, что это благодаря секретному ингредиенту (не знаю, как он называется, но мама все время пьет его из бутылки).

В общем, день рождения был классный, вот только без папы.

Я слышу, как Агата плачет. Сначала я думала, что это соседская кошка, она всегда мяукает по ночам, но я уверена – это Агата. Я раздумываю, пойти к ней или не пойти, завтра меня спросят по биологии, и мне надо получить хорошую отметку. В прошлый раз мне поставили ноль, потому что я не смогла разрезать лягушку. Вместо этого меня вырвало прямо на туфли мадам Рабо, и ей это очень не понравилось. Мама сказала, что, если у меня будут плохие отметки за вторую четверть, я не поеду летом к Миме и дедуле, а это просто невозможно.

Как же все-таки она горько плачет.

Я встаю и иду на цыпочках, мама смотрит ток-шоу по телевизору, нельзя, чтобы она меня услышала. Я ориентируюсь благодаря свету фонарей с улицы. С некоторых пор я больше не закрываю ставни.

Агата прижимает к себе своего светлячка, голова светится (светлячка, не Агаты).

– Что с тобой? – шепотом спрашиваю я.

– Не могу уснуть.

– Ничего страшного! Не переживай.

Я собираюсь уйти, но она говорит, что ей страшно.

– Чего ты боишься?

– Землетрясения.

Я смеюсь, но она плачет еще сильнее. Я сажусь на кровать и объясняю, что в Ангулеме не бывает землетрясений.

– А вулканы есть?

– И вулканов нет, Гагата.

Она говорит, что учительница рассказала им про деревню, где все жители умерли под лавой, оттого что вулкан извергся в одну ночь.

– Я не хочу умирать, Эмма, я еще маленькая!

– Лежи тихо, я сейчас вернусь.

На цыпочках я иду в свою комнату и возвращаюсь с атласом. Там есть страница про вулканы, я читаю сестре, и она немного успокаивается. Потом я читаю страницу про землетрясения, и под конец она уже совсем не плачет. Я еще немного сижу с ней, а потом ухожу спать, потому что завтра меня спросят по биологии.

16:49

– Хотела бы я знать, куда девался кот.

Эмма пожимает плечами, погруженная в чтение Миминой тетради со стихами. Она не знала Роберта Редфорда, которого бабушка взяла года три-четыре назад.

Она нашла его лежащим на тротуаре, когда шла на рынок Кентау. Его явно сбил кто-то, не давший себе труда остановиться. Бедняга был совсем плох. Она положила его в корзину и отнесла к местному ветеринару, который сказал, что у котенка нет блох, но нет и чипа, и, если нет официальных хозяев, за консультацию и лечение платить придется ей. Мима колебалась: ее любовь к чужим животным была ограничена ее банковским счетом, который был в еще более плачевном состоянии, чем кот. Но взгляд бедолаги убедил ее. Она даже не пошла на рынок. Коту сделали рентген и анализ крови, которые не показали ничего серьезного, но ему пришлось ампутировать часть хвоста и наложить швы на подушечки лап и на голову. Ветеринар согласился на оплату в три приема, но все равно от ее учительской пенсии мало что осталось. Кот выздоравливал у нее дома, она развесила объявления на всех окрестных магазинчиках, а через несколько дней, когда гипотетический хозяин так и не объявился, решила назвать кота Робертом Редфордом. «Он меня разорил, но быть хозяйкой Роберта Редфорда – какое-никакое утешение».