Октябрический режим. Том 1 - страница 11

«Где правительство?! Не встречали ли вы его, господа, по дороге?» – писал А. С. Суворин.

Чувствуя безнаказанность, революционеры еще больше подняли голову. Маклаков впоследствии писал, что «вакханалия», последовавшая за манифестом 17 октября, была хуже первых дней революции 1917 года.

Революционные акты приобрели демонстративный характер. В Екатеринославе молодые евреи ходили по улицам и собирали деньги на гроб Николая II. Расстреливали царские портреты, навязывали кресты на собак. В Самаре некий человек оседлал бронзовый памятник Императору Александру II. Начались шествия с красными флагами, не всегда мирные. В Курске 20.X демонстранты расстреливали прохожих. В Одессе в декабре 1905 г. «…царил полный хаос, и мирное население не могло показаться на улице». В Минске толпа стала вырывать ружья у караула, ответившего самовольной беспорядочной стрельбой.

Всюду создавались советы рабочих депутатов. В сущности, начиналось двоевластие, и «Новое время» метко написало, что весь вопрос в том, кто кого арестует, – Витте Хрусталева-Носаря или наоборот.

Прошла череда бунтов в войсках (Владивосток, Севастополь, Воронеж, Киев). На Черноморском флоте вспыхнуло восстание крейсера «Очаков». В Новороссийске 17-й Пластунский батальон и Урупский полк попросту разъехались по своим станицам.

Продолжался политический террор, жертвами которого становились как высшие чины, так и нижние. В подполье действовало революционное правительство, выносившее смертные приговоры всем агентам власти, проявлявшим твердость. Порой преступники так и объявляли, что приводят в исполнение смертный приговор. Так было при убийстве начальника московской сыскной полиции А. И. Войлошникова (декабрь 1905 г.), когда банда ворвалась в его квартиру, объявила о приговоре, предложила проститься с семьей, вывела на улицу и расстреляла. Точно так же убийцы начальника Варшавской конвойной команды подполк. Д. Г. Яковлева (30.VIII.1906), совершив свое преступление, сообщили по телефону супруге покойного, что над ее мужем приведен в исполнение смертный приговор.

«Все вы помните, – говорил Марков 2, – что … в те времена шайки "интеллигентных" молодых людей в черных рубашках и кожаных поясах входили в квартиры мирных граждан, вызывали хозяина, иногда даже хозяйку, сообщали, что им предстоит расстрел, и немедленно тут же в присутствии детей, в присутствии семьи, а более мягкосердечные, выводя несчастную жертву на улицу, расстреливали под забором».

Создалось, таким образом, второе правительство, с которым первое, законное, боролось из рук вон плохо, впадая прямо в попустительство.

Не прекращались так называемые экспроприации – политические грабежи. «В банки и банкирские конторы можно идти только с опасностью для жизни, так как, того и гляди, в них возникнет перестрелка. Почтовые переводы и всякая пересылка денег и драгоценностей сопряжены с величайшим риском, и скоро, кажется, между Москвой и Петербургом большие ценности будут пересылаться с такими же оказиями, состоящими из роты солдат и пушки, как это было в Ермоловское время на Кавказе…».

На городских улицах толпы требовали освобождения политических заключенных. Спустя четыре дня после исторического манифеста (21.X) впервые в русской истории была объявлена политическая амнистия. Вернувшиеся из ссылок и тюрем пополнили ряды революционеров.

Простой люд, конечно, не мог уразуметь смысла манифеста 17 октября. «Один извозчик стал как-то особенно громко ругаться при публике трехэтажными словами и оправдывался тем, что, мол, сам государь дал теперь "свободу слова". О свободе печати говорили, что теперь, значит, волостные правления не будут больше прикладывать своей печати на паспортах и, следовательно, не будет и сбора с паспортов». Но царские манифесты народу всегда толковали «разные смутьяны из агитаторов или всевозможные проходимцы с большой дороги». Так случилось и с актом 17 октября. Манифест дал толчок к новому потоку агитации. «Гастролеры-агитаторы» подстрекали на беспорядки именем Монарха, подчас прямо уверяя народ, будто помещичья земля отныне передана в его руки. Фельдшеры, сельские учителя, ветеринары стали распространять слухи, будто в январе Государь издал право грабить частных землевладельцев и завладевать их землями. В Саратове после 17 октября ходили слухи, «что дана свобода три дня грабить». Случалось, что для убедительности революционеры облачались в ленты и мундиры, печатали подложные царские манифесты, «с гербовыми орлами и прочими императорскими атрибутами», где от лица Государя приказывалось грабить помещиков. По неграмотности крестьяне принимали агитаторов за царских посланцев.