Погром растянулся на два дня, стихая там, где появлялись войска. Напротив, на вокзале, где оставался лишь небольшой караул, произошло нападение на евреев. Действия воинских частей вызвали возмущение в народе, заподозрившем, что полиция и жандармы подкуплены евреями. Воинские патрули вели перестрелку с революционерами, засевшими на крышах, чердаках и верхних этажах. Были обстреляны здания полицейских участков и штабов.
По всей вероятности, обстрел крестных ходов был провокацией, устроенной революционерами с целью взбаламутить народ. Расследование, проведенное членом совета министра внутренних дел В. Э. Фришем, пришло к выводу, что причину погрома надо искать в деятельности революционных организаций. Позже Марков 2 утверждал, что «белостокский погром – это жидовская афера».
Гродненский губернатор запоздал с докладом Столыпину, и министр узнал о белостокских событиях только от члена Г. Думы Острогорского.. В 11 час. утра 2.VI он как представитель Белостока посетил министра, прося подавить погром. Столыпин обещал принять все меры. Расставаясь, Острогорский спросил: «Так я могу успокоить своих сограждан?», и собеседник ответил: «Да, можете». Министр действительно сделал что мог – распорядился о введении в Белостоке военного положения и разослал всем губернаторам и градоначальникам циркуляр, настаивая на предупреждении и пресечении всяких погромов – как аграрных, так и еврейских.
В тот же день по инициативе кадетов белостокское дело подверглось обсуждению с кафедры Г. Думы. «Новое время» сопоставляло поспешность, с которой она сделала запрос о еврейском погроме, и ее равнодушие к погромам помещичьих усадеб. Несколько ораторов обвинили правительство в организации всех еврейских погромов.
Единогласно приняв запрос, Г. Дума командировала в Белосток собственных следователей в лице Щепкина, бывшего товарища прокурора Араканцева и Якубсона. Независимо от них поехал также кадет Пустошкин, брат которого служил на месте событий в драгунском полку.
Столыпин распорядился выслать комиссию из Белостока, но приказ не был выполнен. Информаторами думских делегатов стали некие «лучшие люди Белостока», которые не желали давать показания властям. По-видимому, это были евреи, и справедливо указание некоторых ораторов на односторонность думского расследования, опросившего только потерпевшую сторону.
Неудивительно, что составленный по итогам поездки доклад полностью расходился с правительственной версией, опубликованной перед самым началом думских прений. Он возлагал ответственность за погром на местные власти и войска, которые якобы участвовали в убийствах и грабежах. В доказательство к докладу прилагался список 83 трупов, 44 из которых имели ружейные раны, а еще 2 – штыковые: по мнению делегатов, таким оружием могли действовать только солдаты, но не мирное население.
Как и при обсуждении запроса о типографии, ораторы обвиняли не местные власти, а центральные. «Разгадку погрома мы могли бы найти в тайниках департамента полиции в охранном отделении. Там, если бы мы имели возможность покопаться в архивах этих почтенных учреждений, там, я уверяю вас, нашли бы настоящую пружину, откуда идут нити на всю Россию». В доказательство приводился целый ряд параллелей с другими погромами – в Томске, Чернигове, Нежине, Новозыбкове, Ростове-на-Дону, Киеве.
Делегаты уверяли, что правительству выгодно натравливать «темные массы» на евреев, чтобы отвлечь народ от «освободительного движения». Массониус обвинил правительство в анархизме, Острогорский – в «государственном бандитизме». Родичев, как всегда, горячился: «И мы, во имя русского народа, должны торжественно подтвердить этому министерству: вы – залог погромов, вы – залог потрясений, вы – залог крушения вашей родины! Если у вас нет совести, если у вас нет патриотизма, то поймите вы наконец, что поднимается физическая сила!».
