После годов, проведенных в крепости, «этой школе злобствования», человек выйдет озлобленным. «Я думаю, – говорил Маклаков, – что для нас всех ясно, что, помимо всех многочисленных грехов, душевных грехов, которыми болеет наше общество, которые сейчас не дают России возродиться, является [так в тексте] та злоба, то озлобление, которое не желает и не хочет примириться. Я думаю, что это озлобление против власти, озлобление против государства, это есть одна из величайших наших слабостей, и вот эту злобу вы порождаете крепостью».
Оратор закончил призывом подумать не только о ворах, мошенниках, уголовных рецидивистах, но и «о тех юношах, которых губит не их дурная природа, а губит вся совокупность нашей жизни». Спасать уголовных и допускать «гибель» политических – «это будет значить – да простит мне Министр Юстиции, – что вы в уголовное дело сами первые вносите политиканство».
В своей обычной наивности Маклаков даже не заметил, что если за хранение литературы несчастные юноши попадают на «годы заключения в крепость» (он дважды повторил, что речь именно о годах во множественном числе), то они уже не подлежат действию настоящего законопроекта, вне зависимости от того, оставят в ст. 1 слово «крепость» или нет, потому что в ст. 1 речь идет не о «годах», а об 1 годе 4 мес. и не более того.
Противники распространения законопроекта на крепость указывали на то, что в крепости осужденный содержится обособленно, а следовательно нельзя сказать, что он там развращается от общения с преступниками. Правые гр. Бобринский 1 и еп. Митрофан говорили о том, что народ не поймет условного осуждения политических преступников.
Вл.Митрофан, в частности, рассказал о случаях убийств священников в его Могилевской губ., убийств «на политической подкладке», за противодействие «освободительным явлениям». Владыка говорил, что в его Могилевской губ. «…грабежи и убийства совершаются почти каждую неделю, по губернии бродят целые шайки разбойников, захватывая соседние Черниговскую и Минскую губ. Местное население в тревоге, и многие не знают, что будет с ними завтра, увидят ли они свет Божий. И что же? При этом невыносимом положении неужели вы еще освободите агитаторов, которые потом натравят разбойников и преступников, а сами, конечно, останутся в стороне … Нет, гг., как вы ни рассуждайте, я не могу видеть элемента чистого милосердия в данном законопроекте, и именно в отношении преступников, присужденных к заключению в крепость. Разве это милосердие – оставить без защиты мирное население, разве будет гуманно сказать, что они вне всякой защиты? Нет, одно милосердие, как чувство, как эффект, красиво, пожалуй, но отрешенное от реальной почвы оно переходит или в слащавый сентиментализм, или – простите – в простое лицемерие».
Щегловитов призывал Г. Думу охранять русскую государственность, колеблемую именно теми, кого карает крепость. Пуришкевич предсказал, что распространение настоящего законопроекта на политических преступников «увеличит их энергию воли и поведет нас скорее по тому пути, на который нас хотят вовлечь, откуда – разложение нашей общественной нравственности и государственный переворот».
При втором чтении исключение крепости из ст. 1 было отвергнуто большинством 146 против 116. Фракция правых голосовала против распространения условного осуждения на крепость. Ст.1 была принята в редакции комиссии. При третьем чтении принята эта же редакция.
