Октябрический режим. Том 2 - страница 49
Полное преобразование местного суда имеет громадное правовое, воспитательное и экономическое значение для нашего многомиллионного трудового крестьянства. Останавливаться в этом деле на перепутье нельзя, сохраняя в том или другом виде устарелый волостной суд – этот пережиток старого дореформенного времени. Пора, пора, думается мне, начать вспахивать необъятную ниву крестьянских интересов не сохой притупившегося и изъеденного ржавчиной волостного суда, а усовершенствованным получим [так в тексте. Явно имеется в виду: «плугом»] мирового суда. На этой впервые хорошо вспаханной ниве не заставят себя долго ожидать здоровые всходы права и справедливости, столь необходимые для обновляемой России».
Аллегория Образцова
Образцов в своей речи успел прочесть целое литературное произведение – свой диалог с волостным судом, изображенном в образе старика, приговоренного Думой к смертной казни.
«Я сказал ему: “старик, если ты еще веришь в Бога больше, чем в золото, если ты надеешься на правду больше, чем на протекцию и купленного адвоката, если ты ценишь совесть выше, чем лжесвидетельские показания, если ты, несмотря на свою старость, еще мечтаешь, что и в наше время могут быть одинаковы пред судом и богатые и бедные, и сильные и слабые, то умри – ты пережил свой век”».
Затем автор аллегории идет знакомиться с мировым судом. «Приятное производит впечатление. Платье с иголочки, по последней моде; мундир блестит золотом; состоит в чине коллежского асессора; не менее 30 лет от роду, потому что в учебных заведениях позадержался, так как больше бастовал, чем учился; имеет диплом кандидата юридических наук, диплом по-видимому не бердического производства, но и не вполне благонадежный; причисляет себя к партии кадет, но в формуляре этого не пишет; согласен поправеть и полеветь, смотря по убеждениям начальства (голоса слева: это Замысловский), которое будет его представлять к чинам и наградам; убеждений согласных с последними статьями передовых газет, однако твердый космополит; отечества не признает; слово «Россия» хочет неукоснительно изъять из употребления; не женат и не холост: был женат на русской, но развелся, теперь состоит в бюрократическом браке с еврейкой; в церковь не ходит, разве только к концу молебна в царские дни, чтобы реакционеры и бюрократы не могли придраться; строгий: если в прошении написано «высокоблагородию», а надо «высокородию» или бумажка помята или подмочена, то бросает прямо на пол; говорит хорошо по-еврейски, по-польски, несколько хуже по-русски; народной речи совсем не понимает; не любит многословия: «покажи – говорит – мне суть дела», а сзади стоят адвокаты, дергают и говорят: «у нас все сути: есть и на трешницу, и на пятишницу, и на красненькую, и на екатеринку, всех сортов сути у нас». Судебного кодекса не имеет; обычаев и обычного права не признает, считая это призраком; судит по ста томам решений Кассационного Департамента Правительствующего Сената, поэтому всегда согласен с мнением своего секретаря, конечно из евреев, или с мнением адвоката, который ему вынесет последнее, по его уверению, определение кассационного решения Департамента Правительствующего Сената. Поэтому в решении дел обнаруживает в высшей степени большую находчивость и разнообразие: одинаковое совершенно дело может решить на разные манеры, смотря по «сутям», которые в дело вложены, к которым, впрочем, сам он не прикасается. За напоминание о совести и правде обязательно штрафует как за оскорбление суда. Любит класть резолюцию: «возвратить просителю» и «оставить без последствий».» и т. д.