– Воевода, ты, знать, положить нас всех нынче удумал! – выкрикнул Замята. Во время заварухи с нападением староста спрыгнул с помоста, но, подвернув лодыжку, уйти далеко не сумел и прятался под лодкой.
– На кой ляд мне с вами речи тогда было разводить?
– Пошто зверей своих согнал в том разе?
– Потому как ожидал от пересеченцев пакостей. Оборонить и себя, и вас желал. Угомонитесь уж. Угрозы боле нет.
– А коли убивцы в толпе?
– Убийцы не по вашу душу пришли! Чего трусите! Я на обозрении стою, а ум от страха вы растеряли. Друг друга затоптать готовы.
– Тебя нож не имёт, мы видали! – звонко крикнула баба.
– У нас таких уменьев нет! – поддержал её стоящий рядом мужик.
– Роденцы, давайте вы сейчас помолчите немного. – Свенельд поднял обе руки, призывая внять ему. – А я кое-что скажу убийцам.
Сходники притихли, устремив взоры к воеводе. В залитом с одной стороны кровью кафтане, с растрёпанной после схватки гривой волос и при всём при том с невозмутимым лицом он выглядел впечатляюще. Свенельд действительно не боялся. И это поражало народ на площади.
– Тати! Коли вы меж добрых людей затесались и зрите, знайте: вам не уйти! Даже если и убьёте меня, тут же сами бесславно рядом с подельниками поляжете. Пока моя дружина блюдёт площадь, нет никому хода отсель! Но коли вече завершим как положено, проверять никого не станем. Всех выпустим. Обещаю!
– А коли исход тебя не устроит? Ну как супротив тебя в посадниках голосовать станем? – не унимался Замята, устыдившийся, видно, собственной трусости и пытавшийся теперешней дерзостью её возместить. – Тоже не выпустишь?
– Выпущу. Слово даю… – серьёзно сказал Свенельд и тут же с усмешкой добавил: – Но столов пиршественных не накрою. Думайте, роденцы, решайте…
И вновь зашумело людское море. И каждый норовил поделиться мыслями и наблюдениями.
– А вы слыхали, что тать-то рёк? Мол, подстроено всё действо?
– Убивец и сам тоже подстроен, выходит?
– Народ! Да воевода с закрытыми глазами татя за руку поймал! Вы чего, не видали разве?
– Да видали… Как не видать…
– Всё же он не людского роду-племени…
– Верно, опять брехал теперича, что не волкодлак…
– Волкодлак – не волкодлак, главное, чтоб нас не ущерблял… – вставил словцо Перята-торговец.
– Баил, о наших прибытках печься станет…
– Честной народ, а какой ещё нам посадник нужен? На кого лучшего потягаем? О ком речь ведём? – вмешался Еловит.
– Воевода – муж разумный и сильный. Пусть же он правит и Роднем и всеми окрестными землями, – поддержал его Ждажир.
– Пущай тогда Белолют нашим князем будет, а не Игорь Киевский!
– И Родень станет первым, а не Пересечен! И не Киев!
– Не справимся мы с Пересеченом без Киева…
– Дружить надобно с князем Киевским, дурни! Чтобы серебро из его мошны перемещалось в наши!
Долго волновалось людское море: шипело недоверием, бурлило недоумением, вспенивалось то руганью, то смехом. В исходе горячих прений вече утвердило Свенельда наместником Родня и пообещало воеводе полторы сотни мужей для осады и брани Пересечена. Кормление его дружины отчасти становилось заботой роденцев.
Тем же вечером Свенельд отправил гонца в Татинец с повелением собрать добровольцев в поселениях на Тесмени, о чём воевода уже имел предварительный уговор с тамошними старейшинами, и выступать всем войском в сторону Родня. Он решил не ждать подмоги от князя Игоря, а справляться собственными силами. Володислав Смоленский мог ведь и не согласится отдать Свенельду в жёны свою дочь, и тогда Киев подкрепления воеводе не пришлёт. Честно признаться, в глубине души Свенельд надеялся на это. Но небесные пряхи имели на него собственные виды.
