Ольга. Хазарская западня - страница 22

И вот гридни расступились. На перепляс вышел сам жених. Расплескал ладонями россыпь прихлопов по груди, бёдрам, голеням; вместе с тем складно, ни разу не спутав движения, заплёл замысловатую ножную вязь. Не менее легко, чем касоги, дважды подпрыгнул, отведя ноги назад и хлопнув ладонями по лодыжкам. Под конец Свенельд встал на руки, прошёлся, согнув в коленях ноги, и, перевернувшись через голову, ловко приземлился на пол. Звуки гудьбы потонули в дружном восторженном рёве и свисте гридней.

– Воевода пуще всех разудал! – надрывно проорал Асвер, пытаясь перекрыть шум в гриднице.

– Выпьем за воеводу!

– За воеводу! За воеводу!

Утирая рукавами потные лбы, утомлённые плясуны пали на лавку, приникли к кружкам с хмельным. Некоторое время все жадно пили и с охотой закусывали.

– А что с нелюдем-то сталось? – вспомнил кто-то.

– А что сталось? Не рычит боле, – откликнулся Асвер. – Упокоил его воевода.

– Упарился, видать, бедолага, упыхался. Не сдюжил воеводу переплясать, – пошутил кто-то, и гридни вновь захохотали.

– Вы слухайте, парни, что дальше было, – встрял Кудряш. – Служил в дружине у воеводы в те поры нурман по имени Сигге. Он от того волчьего глума голову терял, в раж входил. Когда воевода верзилу прикончил, Сигге не утерпел, выскочил и зубами мёртвому верзиле прямо в глотку впился. Из свирепцев он был. Тех, кто внаготку, без броней в бой ходит. Как уж их кличут, Фрол? Напомни.

– Берсерки, – подсказал Фролаф.

– Истерзал берсерк бедолагу знатно, а после поднял измаранную кровью ряху да как завоет. Уличи, верно, обделались со страху. А воевода наш крикнул князю, что со стен за боем зрил: «Коли не хочешь, чтоб твои жёнки кормили своим молоком волчат, отдавай, что должен!»

– И отдали?

– Тут же. Куды ж им деваться…

– А где нынче тот… берсерк? Охота поглядеть на него.

– В своём нурманском Ирии, видать, ныне пирует, – вздохнул Кудряш. – В этом годе полёг он в бою.

– Помянем, братцы, Сигге…

Все вновь подняли кружки и кубки и, не чокаясь, выпили. Замолчали. Только касоги продолжали негромко переговариваться между собой на своей молви. Касожский толмач поднялся с лавки и, привлекая всеобщее внимание, провозгласил:

– Воевода Свенельд, пшех Гумзаг желает узнать о нынешней брани с уличами.

Взоры присутствующих обратились к Свенельду.

– Бьёмся, – уклончиво ответил воевода и, скривившись, добавил: – Но бывает, и топчемся, что куры в курятнике…

Толмач перевёл его слова Гумзагу. Касожский князь выслушал их с невозмутимым лицом.

– Да уж волчьи скоры38 ныне нам не подмога, – проворчал Асвер. – Ведь четыре зимы мы с ними по-людски. Не испужаются уж боле. А для брани – гридней не хватает…

– Истр и люди пойти с тобой бить уличи, – неожиданно заявил Гумзаг по-славянски.

Теперь все удивлённо воззрились на касога.

– Пшех Гумзаг хочет помочь тебе, воевода, – пояснил толмач. – Он и сам бы поехал биться против уличей. Но ему до́лжно вернуться до зимы домой. С тобой отправится Истр с дружиной. Гумзаг попросит сестру отпустить его.

– А княжич Олег не будет против? – спросил Свенельд.

– Аминат сам княз свои люди. Как Гуаша-Фыджа, – сказал Гумзаг.

– Гуаша-Фыджа?

– Белая княгиня, – перевёл толмач. – Так касоги называют княгиню Ольгу…

Спустя какое-то время, когда хмельного было выпито изрядно, а иные гридни уже почивали – кто на лавках, кто лицом на столе, а кто и на полу, – Свенельд подсел к своим неожиданным союзникам. Касоги пили умереннее, чем люди из дружин воеводы и князя Киевского, и потому не пали сражённые хмелем подобно последним.