– Как же ты, несостоявшаяся моя сватьюшка, упустила из рук своих и мою дочь, и Олегову внучку? – спросил он, когда Ласковья покинула горницу. – Разве ж Свенельд не твой был человек? Не твоими ли устами рёк в прошлом годе?
– Был да сплыл. Князев он ныне, а вернее, сам по себе, – с сердцем молвила Предслава, потому что каждое упоминание о воеводе кололо её иглой. – С дочкой твоей поженятся – может, и твоим даже сделается. А дочь твою княгиня у меня из рук увела.
– И ты не сумела справиться?
– Не сумела. Приворожила она князя, кукушка ночная. Дитя понесла. Князь долго наследников дожидался. Вот и дождался наконец. Всё, что ни попросит, ей даёт.
– А дитя-то от князя? – деловито осведомился Володислав.
– От него. Не подкопаешься…
– Извести не думала?
– Язык свой прикуси, Володислав. Она носит дитя Игоря. Против своей крови не стану окаянство творить и тебе не позволю! – Памятуя о склянице, хранимой у родичей невестки, Предслава гневно свела брови, изобразив возмущение. О том, что у Ольги есть на неё управа, Володиславу незачем было знать.
В горницу вновь вошла-вплыла Ласковья с кувшином в руках, наполнила кружку, поставила перед смоленским князем и удалилась.
– Да, дела. Новгорода меня лишили, – протянул Володислав сокрушённо и приник к чарке с хмельным.
– Ты на Новгород не больно-то посягай. Новгород тебе не обещал никто, – осадила его Предслава. – Может, оно и лучше, что так сладилось. А то, гляжу, далече твои желанья простираются. И Новгород, и Киев тебе подавай. Внакладе-то равно не останешься, мню…
– Останусь – не останусь, я ведь выкуп отдавал в прошлом годе в расчёте на иной исход. Будто вокруг пальца меня обвели. Когда такое было?
– Хочешь Игорю насолить? Подскажу как.
– Ну, подскажи, – Володислав взглянул на неё с подозрением и любопытством.
– С челядинки моей глаз не сводишь. То зазноба князя бывшая, шибко любимая. Проси её у него.
– Проймёт такое князя? Жёнка какая-то?
– Много ты понимаешь. Жёнка его была, а ты из рук уведёшь. Так он заплатит за свою уступчивость супруге. Глядишь, поймёт наконец, что всему своя цена имеется, – разгорячилась Предслава. – Спасибо скажет княгинюшке своей.
– Хороша, видать, жёнка?
– В наложных утехах умелая. Порадует тебя, князь Володислав.
– А может, приберечь её для Игоря? Раз такая умелая, вдруг князь к ней вернётся в обратную. Позабудет княгиню, наших бед виновницу.
– Нет. Раз не смогла с Ольгой справиться, не видать ей больше Игоря. Для услады князю прочих жёнок воспитаем. Свежих тел, новью манящих. Может, то и малость, но вода камень по капле точит. Ныне одна малость, завтра другая – глядишь, и раскололся прочный камушек семейный.
– Ох, и коварна ты, боярыня. И горяча, – восхищенно молвил Володислав. – Был бы холост, тебя саму замуж бы позвал.
– Ишь ты! Раньше надо было звать, – укорив Володислава, Предслава самодовольно улыбнулась. – Проси девку завтра.
– А осерчает?
– Братец горяч нравом, но не безрассуден. Осерчает, но отказать не сможет. Много у него нынче других дел, чтобы отвлекаться на вражду с тобой. Тем паче он первый уговор нарушил… Имеешь ты право обижаться и, стало быть, князя наказать.
– Как велишь, княжна, так и сделаю. Ссориться с тобой себе дороже. А жёнка и впрямь пригожая.
Накануне свадьбы Предслава приходила к Игорю виниться в том, что рассказала любострастному Володиславу о Ласковье.
– Как она оказалась у тебя? – хмуро спросил у неё Игорь.
