Ольга. Хазарская западня - страница 7

– Ну что ты, светлый князь, – уверил Володислав, расплывшись в сладчайшей улыбке. – Как можно? Со всей любовью обходиться с ней стану… Ровно с княгиней. Дарами осыплю. В тереме собственном поселю… Теперича сомкнём чарки, князь Киевский, а? – он поднял свой кубок и протянул его навстречу князю.

Игорь поднял свой и стукнул им о бок кубка Володислава с такой силой и небрежением, что ромейское вино выплеснулось на стол. Князь Киевский едва пригубил. Володислав же осушил кубок до дна и принялся увлечённо вкушать яства. Смоленские бояре, следуя примеру своего князя, коршунами накинулись на еду. Ели они сосредоточенно и молчаливо. Володислав, поглощённый снеданием, тоже безмолвствовал. Некоторое время в пировальне раздавался лишь деловитый хруст, смачное чавканье, бульканье жидкостей в глотках.

Насытившись, смоленский князь утёр губы рушником, откинулся на спинку, сыто рыгнул и непринуждённо, будто миг назад не поставил отношения между Смоленском и Киевом на грань войны, промолвил:

– Раз приехал, ужо давай свадьбу играть. Где женишок-то наш?

– Воюет с уличами. Желаешь свадьбу играть – отзывать придётся.

– Отзывай, погожу.

– Княже, что-то душно мне, – взволнованно сказала Ольга. – Позволь, я оставлю вас…

Игорь бросил на неё испытующий       взгляд. Ольга была бледна и напряжена, закрывала рукой непраздное чрево, которое всё ещё не было заметно под свободной одеждой…

– Не серчай, Володислав. Вынуждены мы тебя оставить, – сказал Игорь почти воодушевлённо. Он охотно пользовался возможностью расстаться с неприятным гостем.  – Княгине нездоровится. Десница тебя займёт…

Ступив на лестницу, Ольга почувствовала, как кружится у неё голова и темнеет в глазах. Она оперлась на руку супруга и только так сумела осилить подъём.

– Что с тобой? – хмуро спросил Игорь, когда они вошли в опочивальню. – Правда, что ль, поплохело?

– Правда, князь. Дурнота нахлынула, прости. – Ольга утомлённо села на ложе. – Распахни оконницу, прошу…

– Микула! – кликнул князь, раскрывая окна во всю ширь. – Микула! Подь сюда! За Евтихием пошли! – велел Игорь возникшему на пороге челядинцу.

– Не зови лекаря, княже. Посиди рядом. – Ольга коснулась ладонью ложа, и супруг исполнил её просьбу. – Отпускает вроде… Ступай, Микула. – Она качнула головой, веля челядинцу удалиться. – Не тревожься. Всего лишь дитя толкается. Не привыкла я ещё к тому.

– Дитя толкается? – князь вдруг оживился, улыбнулся. – И давно?

– Да вот несколько дней как. Я не сразу поняла. Прежде он легонько так бил, а ныне что-то не на шутку разбушевался. Оттого я и напугалась.

Рука Игоря скользнула Ольге на живот, князь осторожно поводил по нему ладонью.

– Может, и меня толкнёт? – спросил супруг с восторженным, каким-то детским любопытством.

– Может, и толкнёт. – Ольга натужно улыбнулась. – Под одежды руку положи, иначе не почуешь.

Князь торопливо поднял подол её платья и прижал ладонь к обнажённому телу.

– Порадуй батюшку, чадо, – попросила Ольга, поглядев на живот, и мысленно вознесла молитвы Ладе и Макоши. Но ребёнок внутри затаился. – Ничья рука прежде не стремилась его коснуться, кроме моей… Побаивается, верно… – расстроенно оправдалась она.

По чести признаться, Ольга слукавила, сказав, что дитя неуёмно толкалось у неё в чреве во время нынешней встречи со смоленским князем. Она действительно на днях начала чувствовать пинки чада и не соврала о том, что ей стало нехорошо в Пировальне. Дурнота была следствием её непраздности, но поводом, усилившим её, стала выходка Володислава. Пусть князь перестал навещать Ласковью, эта женщина всё ещё много значила для её супруга. Володислав нанёс Игорю болезненный удар, унизил его. Ольга ясно осознавала и это, и другое. Задумайся князь о том, как затеялось то, что привело к сегодняшнему досадному разговору, он бы вспомнил, что предшествовал всему Ольгин совет разрушить помолвку Любомиры и его племянника. А значит, именно она поставила его перед унизительным выбором, она лишила его любимой хоти. Прошлой осенью князь осерчал на неё из-за смерти Изборы. А тогда у неё не имелось очевидных причин, чтобы желать погибели жрецу. Сейчас же она как будто осталась в прибытке, избавившись от соперницы. И ведь не объяснишь, что она не испытывала ревности к Ласковье. Не ревновала – значит, не любила. Говорить о том было нельзя…