Однажды я «стоял на тумбочке», дежурным по учебной заставе. По законам военного времени дежурный по заставе вооружался снайперской винтовкой Драгунова. Ну и тяжеленная же это штука! Уже через полчаса плечо просто отваливалось, а стоять ещё три с половиной часа. Дело было ночью. Стоял я сразу напротив входа в учебную заставу. Наша «застава» находилась на втором этаже, через стеклянную дверь и примыкающий стеклянный витраж, были отчётливо видны огни крайние дома города Вель, отстоящие от лагеря примерно в двух километрах.
Детально рассмотрев своё оружие, я прицелился в горящие огоньки домов, через оптический прицел снайперской винтовки. В этот момент я увидел пожилого, бесформенного от полноты офицера, проходящего мимо нашего корпуса, по асфальтной пешеходной дорожке. Я узнал в нём «альфовца» прибывшего к нам на усиление. Взяв своё оружие на ремень, я встал по стойке смирно на своём посту.
Увидев меня, он повернул в сторону нашего корпуса и стал подниматься по лестнице на второй этаж.
По уставу я должен был, как минимум поднять дежурного офицера и остановить незнакомого офицера, применив оружие. Но спокойный вид дедушки в форме пограничного майора, не располагал меня поднимать тревогу и будить народ.
Понимая всю щекотливость ситуации, «альфовец» остановился в дверях, и ласково по отечески, сказал мне,
– «Сынок, ты бы перенёс свой пост левее от входа, а то тебя за десять километров видно. В тебя не то, что снайпер, слепой попадёт, с расстояния двух километров. Тебе вход будет видно, а врагам тебя не будет видно. Офицеру завтра скажешь, что ночью была проверка, и тебе были указания переместить пост».
Передвинув тумбочку дневального на пару метров в сторону, пост был скрыт от взоров с улицы, каменной стеной коридора. Получилось так, что я смотрел на вход из-за угла, при этом меня извне видно не было.
Убедившись в исполнении своих указаний, офицер вежливо попрощался и пошёл дальше, к следующему корпусу.
Враги в это время не дремали. Поняв, что лагерь им взять не получится, они стали всячески вредить нам. Вначале они перекрыли дороги, доставляющие нам продовольствие. Имеющихся на складах продуктов было крайне мало, и все они были просроченные, крайне плохого качества. В макаронах и крупах жили причудливые южные насекомые, существующие там не первое поколение. Суп или каша из таких продуктов выглядело весьма экзотично. Некоторые весьма щепетильные люди не могли даже притронуться к своей порции, на радость менее разборчивым товарищам. Как говорили вторые,
– «Главное не смотреть в тарелку, а так пойдёт».
Рацион нашего «питания» был уменьшен в четверо. Теперь наше питание было следующим; Утром завтрак, – кусочек чёрного хлеба 50 грамм с квадратиком масла примерно 20 грамм и стакан киселя, неопределённого серого цвета.
Обед, – тарелка неопределённой массы из гороха или макарон с насекомыми, два кусочка чёрного хлеба и стакан чая или компота.
Ужин, – кусочек чёрного хлеба 50 грамм с квадратиком масла примерно 20 грамм и стакан киселя.
В этой ситуации выручали нас только немногочисленные денежные средства, оставшиеся у нас с гражданской жизни. На эти деньги мы каждый день покупали лепёшки и лаваши у местных спикулянтов. Круглые лаваши размером с большую сковородку, с каждым днём уменьшались в размерах, при этом прибавляя в цене. Постепенно один лаваш стал стоить один советский рубль, уменьшившись в размерах до маленькой чайной тарелки. Ругались и злились на вороватых аборигенов, а куда деваться, покупали.
