Служба была очень тяжёлой, особенно для нас курсантов. Если штатные пограничники заставы были одеты в тёплые бушлаты и ватные штаны, то мы как приехали в наших тоненьких шинелях, так в них и служили. Нательное бельё, хлопчатобумажная форма и шинель на тебе, а служить отправляли в наряды, вместе со штатным составом, на свежий воздух по восемь часов, минимум. Зима хоть и южная, но климат предгорный – сырой, рядом море, постоянные моросящие дожди, за пару часов превращали наши шинели в насквозь промокшую тряпку. Постоянное чувство сырости и холода, в сочетании с продолжительными по времени нарядами, сводили с ума. Порой хотелось высадить весь магазин по иранскому патрулю, чтобы хоть как-то согреться. Казалось, что часовые стрелки во время службы, прекращали своё движение.
Самым частым для нас нарядом являлся – «часовой границы». Старший – всегда местный и опытный служака, младшие – два курсанта. Обычно такая группа выдвигалась по приказу дежурного офицера в определённый участок границы, младшие наряда усаживались на расстоянии видимости друг друга, где-нибудь в кустах, а старший патрулировал местность в этом районе, держал связь по рации с заставой и соседними пограничными нарядами.
Состав «Ориесферы» был многонациональным. В основном русские и украинцы, но добрую треть составляли выходцы из Азербайджана и других закавказских республик.
Мною сразу было подмечено, что хоть и не было на заставе, ни каких конфликтов и дискриминации, но представители южных республик держались особняком. Их базой была заставская баня, в которой они и обитали в свободное от службы время.
На моё удивление, особым авторитетом среди них, пользовался один худенький и тщедушный азербайджанец, со слабым дрожащим голосом, по кличке «товарищ майор». Даже двое лихих чеченских дедов выказывали ему всяческое уважение, по неизвестным мне причинам, хотя он был майского призыва и младше их на полгода.
Однажды меня и ещё одного курсанта поставили с этим «Товарищем майором» – сержантом Мамедовым, часовыми границы, на одном из самых узких участков левого фланга. Рукав горной реки, разделяющий СССР от Ирана в этом месте был всего пару метров. Мамедов посадил нас где-то в дебрях колючего непроходимого кустарника, а сам пошёл нести службу к речному изгибу. Всё время я сидел на этой позиции и думал,
– «Ну и дурак же этот „товарищ майор“, от сюда не видно ни его, ни линию границы и кто полезет через гущу этого колючего кустарника»?
Время медленно подходило к окончанию службы. Промокнув до нитки от непрерывного моросящего дождя, я всем телом содрогался от порывов холодного ветра. Вот уже было слышно, как снялся и пошёл на заставу наряд охраняющий границу со стороны города. С радостными возгласами они протопали с другой стороны проволочных заграждений.
С раздражением я подумал,
– «Заснул, что ли? А может быть похитили? Ведь всё время службы нам не было его видно»?
С тревогой я встал и направился в сторону, куда ушёл Мамедов. Одновременно с этим закричал, своему напарнику по наряду, засевшему метрах в сорока от меня,
– «Саня иди за мной»!
Из кустов послышалась возня и недовольное бормотание. Наверное, Санёк слегка прикорнул, коротая службу.
Пройдя метров тридцать, в направление, куда от нас удалился старший наряда, я приблизился к густому кустарнику, растущему справа от тропинки. Моё обострившееся обоняние уловило яркий запах одеколона, исходящего от кустов. Всмотревшись в кусты, я увидел три пары глаз напряжённо следящих за мной. Направив на кусты ствол автомата, я звонко щёлкнул затвором автомата, скомандовав,
