«Не поднимай голову, – твердила она себе, идя по коридору наутро после того, как все узнали. – Смотри только под ноги. Просто иди. Просто дыши». Но это было невозможно. Она чувствовала взгляды. Десятки глаз – любопытных, насмешливых, осуждающих – буквально прожигали ее спину, шею, лицо. Шепот, как рой злых ос, витал вокруг: «Вон она…», «Смотри, Маркова…», «Влюбилась в учителя…», «Думает, он на такую посмотрит?», «Позор…».
Первыми начали «шутить» мальчишки из параллельного класса. Когда Анна проходила мимо, один из них громко фальшивым шепотом сказал другому, явно для нее: «Ой, Сергейч, не загороди дорогу! А то вдруг Он сейчас пойдет, а ты помешаешь ей любоваться!» Хохот, резкий и неприятный, прокатился по группе. Анна сжала кулаки, ногти впились в ладони, и ускорила шаг, чувствуя, как жгучая краска заливает лицо и шею. «Не плачь. Не показывай им, что тебе больно», – приказывала она себе, но ком в горле мешал дышать.
На переменах ее стали окружать группы девочек, в центре которых часто была Настя Петрова, с ее острым языком и вечной жаждой быть в центре внимания.
«Анна, милая, – начала Настя сладким голоском, когда Анна пыталась пройти к своему шкафчику. – Мы тут подумали… тебе же так тяжело одной носить эту… любовь в сердце! Может, помочь? Написать письмецо от имени твоего… предмета обожания?» Девчонки вокруг захихикали.
«Отстань, Настя, – прошептала Анна, пытаясь протиснуться мимо.
«Ну что ты, что ты! – Настя сделала обиженное лицо, но глаза ее сверкали злорадством. – Мы же за тебя! Вот, смотри, мы уже начали!» Она выхватила из рук подруги листок в клеточку. «Дорогая Анечка! – прочитала она громко, театрально. – Ваши глаза сияют, как кванты света на моих лекциях! Ваше присутствие заставляет мое сердце биться с частотой, превосходящей частоту переменного тока в сети! Давайте встретимся после уроков в кабинете физики… для личного… консультирования! Ваш навеки, Алексей Сергеич!»
Хохот, громкий и унизительный, оглушил Анну. Она чувствовала, как земля уходит из-под ног. Кто-то толкнул ей в спину этот листок. «Держи, передай ему! А то вдруг он не догадается о твоих чувствах!» – крикнул чей-то голос из толпы.
«Вы… вы сволочи!» – вырвалось у Анны, голос сорвался на визг. Она швырнула листок на пол и, отчаянно расталкивая смеющихся девочек, бросилась прочь, в туалет. Дверь кабинки захлопнулась, и только тут она разрешила себе разрыдаться, глухо, в кулак, чтобы никто не услышал. Слезы текли ручьями, смешиваясь с потом унижения. «За что? За что они так? Я никому не сделала зла! Я просто… чувствовала…» – мысль путалась. Ее чувства, еще вчера казавшиеся ей чем-то чистым, хотя и запретным, теперь были выставлены на всеобщее посмешище, оплеваны, превращены в грязную шутку. «Я ненавижу их всех!»
Но самым болезненным был не смех и не поддельные письма. Самым страшным были слова, брошенные ей в лицо в тот же день Машей, обычно спокойной и разумной одноклассницей. Маша остановила Анну после урока биологии, когда та пыталась незаметно скрыться.
«Анна, погоди. – Голос Маши был серьезен, без насмешки, но это не облегчало. – Я должна тебе кое-что сказать. Ты что, с ума сошла?»
Анна вздрогнула, не поднимая глаз. «О чем ты?»
«О твоих… чувствах к Орлову! – Маша понизила голос, но каждое слово било точно в цель. – Он же взрослый мужчина! Учитель! А ты – просто школьница! Это же… ненормально! И опасно! Для него! Представь, если кто-то из взрослых поверит этим слухам? Его же могут уволить! Обвинить в чем-то страшном! Ты думала об этом? Ты вообще понимаешь последствия?»
