– Да кто ему расскажет, Маш? – из гостиной доносится голос отца и стук трости. – Он здесь никого не знает и не собирается узнавать. Мы для него слишком… деревенско-областные.
– Ты вообще о чём? – недоумевает мама, нахмурив брови и развернувшись всем корпусом в сторону отца.
– Помнишь, как он вёл себя, когда приехал в первый и единственный раз?
Алиса прекрасно помнит, как перед обедом Максим попросил ещё раз всполоснуть ему тарелку горячей кипячёной водой. А принятие ванны и ночёвка вообще превратились тогда в сущий ад. Он принимал душ в резиновых шлепанцах, потому что заметил несколько точек плесени на швах плитки, а утром сделал замечание отцу о несвежести ремонта. Предложил нанять рабочих и оплатить материалы. Отец отказался, мама неловкость замяла, а Алиса до самого отъезда мучилась от стыда, злости и досады. Она привыкла к Максу, подстроилась и уже почти не замечала его крайнего педантизма в быту, но тогда, когда они оказались вне дома, в новой для него локации, все его невыносимые привычки вдруг заиграли яркими красками. Алиса тогда с горечью подумала, что ошиблась, принимая от него кольцо. Но потом всё забылось. Потому что они больше никогда не выезжали в места, где «недостаточно хороший сервис».
– Ну, и что?! – не сдаётся Мария – Чистоплотный, аккуратный молодой человек из обеспеченной семьи…
– Мы ему не ровня. И наша дочь будет обречена всю жизнь подогревать ему тарелки перед ужином и нарезать хлеб под углом тридцать пять градусов, – с нетипичной резкостью обрывает её Сергей. – А вот Ярослав… Он хороший парень. Мы ошиблись, Маш, и я хотел бы извиниться перед ним…
– Ты из ума выжил?!
–… и я был бы рад, если бы они снова начали встречаться…
– Так! Замолчите. Замолчите оба! – Алисе кажется, что от её крика сейчас разлетится посуда. Она никогда так на них не кричала, но смотреть на весь этот цирк у неё нет ни сил, ни терпения. Странно, но сильнее её взбудоражило не то, что они недовольны её женихом – снова, чёрт возьми, недовольны её выбором, а то, что отец вдруг сдаёт назад. То, что он теперь, через столько лет – представить невозможно! – одобряет Ярослава! После всего, что они заставили её испытать из-за их разрыва!
– Вы издеваетесь, да?! – Когда они оба виновато замолкают, Алиса берёт себя в руки и громким, чётким голосом устанавливает новые правила: – Отныне, с этой самой секунды имя Ярослава Кострова в этом доме больше звучать не будет, ясно?! Ни в каком виде, ни при каких условиях. Папа, собирайся, мы едем в больницу.
Выходя из кухни, Алиса замечает на холодильнике огрызок бумажки с номером телефона. Цифры подписаны именем Ярослава – наверное, отец записал после того, как он привёз его домой после падения. Она снимает её и кладёт в карман. Они ведь договорились выпить кофе, а номерами обменяться не додумались.
Рентген показал, что трещины действительно нет. Ярослав в диагнозе не ошибся. Отец начинает сетовать на лишние траты, но Алиса просит его не считать её деньги. На сказанное вслух «Ярослав же сказал…» она отвечает очень красноречивым взглядом. Отец, понурив голову, послушно замолкает, и Алисе становится его жаль. Гнев немного притупился, оставив после себя лишь горьковатое послевкусие досады. Она въезжала в городок с совершенно другим настроем. Да, она волновалась за папу, но мыслила трезво, и была уверена, что всё делает правильно, что жизнь её бежит в верном направлении, навстречу лучшему будущему. Сейчас же Алиса не чувствует ничего, кроме смятения. И желания увидеться с Ярославом ещё раз, чтобы, возможно, это своё смятение развеять и, наконец, договориться с самой собой.
