– Я вижу, ты хочешь передумать?
В голове звенит «Я не понимаю, зачем ты вообще меня забрал?!», перебивая вкрадчивый, но настойчивый голос Катерины. Не то, чтобы Миха жаждал какой-то там сраной благодарности или блядского стакана воды, когда паралич и Альцгеймер возьмут своё, ему просто было охренеть как обидно. Звание отца года ему, конечно же, не светило, Миша и сам это понимал, но неужели Ярослав мог так подумать? Костров-старший ни разу не допустил мысли, что совершил ошибку, забрав сына из роддома, когда его сука-мать сдала его туда. Наверное, у него просто не было на это времени. Да и когда? Лет до шести Яриком занималась няня, а Миха являлся, как подарок, на каждый праздник с мешком самых дорогих игрушек, радуясь, что вон, мол, как я заработал, и не замечая, что восхищенно сын смотрел не на новый самокат или вертолёт на радиоуправлении, а на него, на своего отца. Потом он просто таскал его с собой, показывая жизнь – свою жизнь: «клетку», голозадых девчонок, гантели, весы, перчатки – жизнь, правильнее которой, казалось, не существует. А потом Ярослав начал ходить в школу, и им пришлось выбрать место, где осесть. Столичные частные школы Миха потянуть не смог – его крупный, но нестабильный заработок не выдерживал соревнования с крупными, но стабильными выплатами раз в семестр. И он подумал, что вернуться в дедулин дом – в дом, где он вырос – в жопе Рязани, неплохая идея. С годами восхищение в глазах сына поубавилось. Оно менялось на протест, пренебрежение, стыд, на борьбу за звание главного альфа-самца в доме, на равнодушие и досаду. Последнее ему переносить было сложнее всего. Михе втайне хотелось, чтобы сын продолжал им гордиться.
– Ярик убьёт меня, – не скрывая чувств, отвечает он, на что Катька едко ехидничает:
– Ты всегда его слушаешь, да?
– А ты ревнуешь, как я погляжу? – зло усмехается Миха. Катька такая Катька, перед ней нельзя раскрываться – вмажет так, что в башке будет звенеть. У неё хороший удар, и словами она бьёт не хуже.
– Слушай, в прошлый раз некрасиво вышло… – чуть присмирев, она заходит с другой стороны. Пытается извиниться за дерьмо, в которое вляпалась, и которое пришлось расхлёбывать ему.
– Я как бы в тюрьму сел, пиздец некрасиво.
– Я в курсе.
– А ты свалила…
– Мне просто повезло больше.
–… и зажала мои пять сотен.
– Взяла на сохранение. Возвращаю. – Она кладёт на стол худенький свёрток, который рассыпается веером на пять зелёных бумажек по сто. – Ещё тысячу дам когда скажешь «да».
Он хорошо помнит, как Катька по-бабски сцепилась с одним из «инвесторов» – хозяином клуба, в котором они собрались провести своё знаменитое шоу «Кровавая жатва», помнит, что после этой ссоры, да даже не ссоры – драки, конечно же, из-за бабла – его повязали и впаяли срок за тяжкие телесные. Но он помнит и то, что «Кровавая жатва» стала знаменита в узких кругах в основном благодаря Катерине. И благодаря Катерине снова нашлись инвесторы и клуб в Москве. У неё была репутация склочной, но хваткой бабы, которая привыкла добиваться своего. И в этом они с ней были похожи.
– Миш, – она подходит к нему, кладёт руки на грудь, толкает к кухонному шкафу. Миха чувствует как в копчик ему упирается ребро стола, чувствует, как она крепко прижимается животом к его члену в штанах. Её любимый метод убеждения. Вот же ненасытная баба! – Пройдёт ещё неделя две, месяц… а ты так и будешь продолжать сидеть на его шее. Ты ведь хочешь, чтобы твой сын тобой гордился? Чтобы он не жалел, что его не взяли в другую семью?
