– Запомни, мелкий, все бабы – суки, все до единой.
Миха продолжает учить его всем аспектам жизни. У него и здесь многолетний опыт, есть, чем поделиться. И у него самого однажды сносило башку, и закончилось всё это полной жопой. Миша отчаянно желал, чтобы Ярослав поскорее оброс шкурой цинизма, чтобы не влипнуть в такую же историю. Это сейчас Михаил Костров не называет Наташку Малаеву никак иначе, кроме «сука» – и вслух, и в мыслях – а ведь раньше было по-другому.
– Им нравится, что ты такой вот весь из себя засранец. Держи голову холодной, а яйца пустыми. Всегда.
– Когда ты расскажешь мне о ней? – Ярослав бьёт коленом, и в передышке сбивает Миху с толку каким-то бессмысленным вбросом.
– О ком?
– О той, которая тебя таким говнюком сделала.
– В смысле? Ты это про кого? – Михаил начинает раздражаться. Он опускает руки, задирает голову и подаётся вперёд, демонстрируя перевес в силе – пацан, похоже, решил повыпендриваться. Демократия демократией, но порой надо показать авторитет, иначе зарвётся, и плакала вся дисциплина. Но что-то в глазах сына Михе отчаянно не нравится – в них вызов, который простым авторитетным «захлопнись, мелкий» не собьёшь. Пацан растёт, растёт его уверенность, его сила, скоро он перестанет быть удобным и послушным. Мишка даже заметить не успел, когда время так пролетело…
– Про мать. – Как подлый удар под дых. Ярослав говорит это так отчаянно-нагло и требовательно, что Миха вскипает яростью. Ярику прилетает всерьёз – одним ударом Михаил сбивает его с ног, едва сдерживаясь, чтобы не наподдать ему ещё и под зад. Ярослав поднимал этот вопрос лет в восемь, и тогда Миха одной фразой дал ему понять, что тема не обсуждается. Он надеялся больше никогда к ней не возвращаться.
Ярость прогорает, сын не спешит вставать – не то от боли, не то от обиды продолжает валяться на полу, согнувшись в защитной позе. Но Мишка не чувствует жалости, у него внутри пусто.
– Никогда. Не спрашивай. Понял? – чуть склонившись над ним, он нервно стаскивает «лапы» и бросает их прямо на пол возле его головы. – Нет у тебя матери. Ещё раз спросишь, изваляю, как щенка.
Михаил выходит из дома и седлает байк – надо проветриться. Тренировка на сегодня закончена.
Наши дни
– Суицидник или кривоногий?
Фельдшер Вадик задирает голову, оценивая высоту, с которой упал пострадавший, пока Ярослав фиксирует тому шею в воротник. Мышцы напряжены, температура повышена, из носа и ушей натекло с полкружки – тяжёлая черепно-мозговая под конец смены, надо бегом везти в больницу. Ярослав на философскую реплику напарника ничего не отвечает, предпочитая быстро и молча делать своё дело.
– Хмурый ты сегодня. Нормально всё?
– Ага, – на автомате отвечает Ярик. Вынимая запавший язык и следом вставляя в гортань пострадавшего трубку, подключает её к портативному аппарату искусственной вентиляции лёгких. Они загружают носилки в машину, водитель немедленно рвёт с места.
– Давление падает. – Пока напарник готовит систему с физраствором, Ярослав ищет вену в сгибе локтя «летуна».
Молодой парень с ресницами, слипшимися от слёз. Стрижка модная, добротные шмотки, на вид лет пятнадцать-шестнадцать – таких, как он, ждут дома родители, пока они щекочут себе нервы неумелым паркуром или страдают от неразделенной любви. В его возрасте Ярик был по уши занятым, на праздные шатания по крышам у него не было ни сил, ни времени. Но вот от любви он оказался не застрахован.
