Я успела, и вымыла из себя его семя вовремя. Но всё равно тряслась и боялась, пока не пришли желанные краски. После этого я пошла к врачу и, краснея и смущаясь под её осуждающим взглядом, попросила выписать мне нужные таблетки.
- Ты замужем? – строго спросила врач.
- Замужем, - соврала я, - я замужем, но у меня больное сердце и мне нельзя рожать… - возвела на себя напраслину я.
С тех пор я стала строго по инструкции принимать эти таблетки…
Так я стала грешницей…
11. глава 10
Клавдия
С Григорием Петровичем мы больше не виделись. Он ведь был женат и, стань известно обо мне, мог бы лишиться партбилета. Запросто. Я понимала это. И не обижалась на то, что он не искал со мной встреч.
А потом, уже перед самым выпуском, вывесили списки лиц, прошедших отбор. Первым номером шла я. Наверное, Григорий Петрович хочет услать меня подальше, сразу подумалось мне. Чтобы не было соблазна.
Я соблазн для него. Эта мысль развеселила меня. Да, я соблазн! Наверное, Григорий Петрович теперь думает обо мне, ложась спать со своей женой и вынимая из кальсон свой большой орган. Эта мысль грела меня и тешила моё тщеславие.
Но в институте никто не удивился, что именно я, одна из всей нашей группы, прошла отбор. Ведь заявленным требованиям я вполне соответствовала.
Вместе со мной прошла отбор и дочка институтского парторга. Вот за её спиной раздавались озлобленные шепотки. Ведь были и те, кто учился получше неё. Но вслух никто возмутиться не решился. Потому что тягаться с парторгом никому не хотелось.
Докажешь что-то или нет, это ещё вопрос, а вот вылететь из комсомола за клевету, к примеру, это запросто.
Потом ещё было обучение в нашем городском отделе государственной безопасности. Нас учили, что можно делать за границей, а чего нельзя. О чём можно говорить с иностранными гражданами, а о чём нельзя. Предупреждали и о возможных попытках вербовки со стороны представителей капиталистического лагеря.
В общем, шлифовали нашу политическую подкованность и моральную устойчивость. Мне сделали заграничный паспорт! Я похвасталась им дома. «Недавно мы без всяких заграничных паспортов к ним с ноги дверь открывали», - сказал, увидев новенькие корочки, отец.
Но мать с отцом были, конечно, рады, что я повидаю мир, как они выразились.
- Пришли мне оттуда крепдешину на платье, Клавка, - попросила сестрёнка Машка.
- Пришлю. Всем всего пришлю, - пообещала я.
Наконец настал день отъезда. Провожали меня всей семьёй. Пришли и некоторые девочки из нашей группы. Мать плакала. «Ты найди себе там мужа, Клавка. Военного…» - говорила она.
Я смеялась, целовала мать, прощально махала Стешке, которая бежала потом по перрону за поездом. Стешка страшно завидовала мне. Она очень хотела бы оказаться на моём месте. Особенно обидно для Стешки было то, что оценки в дипломе у неё были лучше, чем у дочки парторга. Стешка плакала от обиды, но сделать было ничего невозможно.
- Давай хоть ты, Клавка, найди там себе хорошего парня за себя и за меня! А потом, когда ты выйдешь за него замуж там, в ГДР, и приедешь сюда, то познакомишь меня с его друзьями, да ведь, Клавка?
- Да, конечно, да, - отвечала я.
- Там, наверное, навалом будет симпатичных парней, - грустила Стешка, - ты уж найди такого, чтобы у него было много симпатичных друзей, ладно, Клавка?
- Ладно, Стеш, ладно…
- И пиши мне! Слышишь, пиши каждый день, Клавка!
Поезд уносил меня из родного города, всё набирая ход. Стучали колёса пам-па-рам, пам-па-рам… Я прижалась носом к оконному стеклу и махала, махала прощально, хотя уже давно не было видно ни Стешки, ни самого города…
