Последняя девушка, с которой он крутил любовь, та самая Надя, не приняла его. Тогда он пошёл на своих деревянных культях, стуча костылями, к другой девчонке, с которой тоже крутил любовь, и которая тоже висла на нём в своё время… И к другой… И к ещё одной…
Никто не хотел быть с ним. Никто.
И тогда он пришёл ко мне…
9. глава 8
Клавдия
Это был хороший солнечный июльский день благословенного лета 1945 года. Солнце вольготно лежало на нашем берёзовом чисто выскобленном полу словно жмурящийся котёнок. Мать была дома и смотрела, смотрела, не отрываясь, на отца, который мастерил что-то.
Мать вообще всё время, как вернулся отец, не отходила от него, дотрагивалась до него постоянно, как будто не могла поверить до конца, что всё, конец войне, всё, отец вот он, дома, живой и почти здоровый…
Я тоже смотрела на отца, сидя напротив и положив голову на руки. «Смотрите на меня, как на икону», - беззлобно подшучивал отец. Было тихо, мирно и хорошо. А потом раздался стук в дверь. Мать подорвалась открывать. Мы как раз ждали отцову родню из деревни; все хотели повидаться с отцом, обнять его и послушать, как там было, в аду на земле…
- Клавка… Это к тебе… - услышала я немного растерянный материн голос.
Я вышла в коридор. На нашем пороге стоял Митя. Теперь он был невысок. Он был похож на какого-то карлика теперь, широкого в плечах и на двух деревяшках вместо ног.
Мать ушла в комнату, плотно захлопнув дверь, а я осталась стоять в коридоре, во все глаза глядя на Митю. Это был Митя. И не Митя. Его лицо стало какого-то землистого цвета. Гладкий лоб избороздили морщины. Он был подстрижен машинкой под ноль, словно тифозный.
А глаза… Его глаза… Из них делись куда-то весёлые золотые искорки. Глаза вроде были и те же, того же карего цвета, но в то же время другие. Тусклые. Пустые.
- Пойдёшь за меня, Клавка? – спросил глухим голосом Митя. – Пойдёшь за меня? – повторил он тише.
Я прислонилась к стенке, как когда-то на вокзале, и молча смотрела на него. На то, как двигаются его губы. Губы остались те же. Наверное, только его губы и не изменились.
Я вновь, как и когда-то, впитывала в себя его облик. Мне не было противно или страшно, нет. Это был Митя. И он звал меня замуж. Пришёл ко мне. Потому что все другие прогнали его. Потому что все прогнали его…
Осталась только я, безнадёжно влюблённая в него Клавка. Я и сейчас любила его. Даже такого. Да, я любила его.
- Так ты пойдёшь за меня, Клавка? – вновь повторил Митя.
Наверное, ему очень хочется в кого-нибудь присунуть, вдруг подумала я. После фронта и на козу полезешь, вдруг вспомнила я подслушанные разговоры в госпитале. Ему всё равно в кого сейчас, Мите. Ему подойдёт любая дырка. Поэтому он и пришёл ко мне. И смотрит на меня с желанием. Желая не меня, а любую, абсолютно любую дырку, которая даст ему. Которая ему даст.
- Так что, Клавка? Что?
- Нет.
- Что, раньше-то до небес, небось, прыгала бы, а, Клавка? А сейчас нет?
- Нет. Не приходи ко мне больше, Митя.
- Ты предательница, Клавка. Ты ж одна меня любила из всех этих девок. Предательница. Ты сейчас предаёшь не меня, Клавка. Ты предаёшь любовь, Клавка. Эх ты, Клавка, Клавка… Клаудиа, твою мать… Ответишь ты ещё за это, ответишь, - погрозил мне костылём Митя, - ответишь, твою ж мать…
Хлопнула дверь. Мелко осыпалась штукатурка.
Я осела по стене и скукожилась в комок, плотно обхватив колени руками…
- Ну чего, Клавка? Это он? – склонилась надо мной мать.
