– А где она? У меня времени совсем нет. Мне бы её повидать.
– Зоря? Так нет её… – ответила мать и отвернулась, пряча слёзы. – Не дома она.
– А когда вернётся?
– Да кто же теперь знает?
Райка, сидевшая за шифоньером, вцепилась зубами в руку, чтобы не закричать.
– По весне мобилизацию объявили на сельхоз работы… В колхозы подмосковные… Вот она… где-то там.
Семён достал сложенный треугольником листок и поднялся.
– Передайте Зоре. А мне пора. До свидания, Варвара Яковлевна.
– Опять на фронт? Храни тебя Господь.
В спину перекрестила Варвара. Лишь только закрылась дверь, Райка подскочила к матери.
– Мама, почему вы ему ничего не рассказали? Как так можно?
– Эх, доча, да лучше пусть не знает и воюет с верой и надеждой. А то с отчаяния полезет под пули и сложит буйную голову почём зря.
Райка выхватила письмо из рук матери и юркнула к себе за шифоньер. Развернула листок и начала читать:
«Здравствуй, моя ненаглядная Зорюшка! Спешу сообщить, что жив и здоров, даже не ранен. Прости, что так долго не давал знать о себе. Так сложилось. Попали в окружение, а потом примкнул к партизанам. Знаешь, что давало мне сил выдержать весь этот кошмар? То единственное твоё письмо, которое я успел получить. Я зачитал его до дыр и выучил наизусть. В холод оно согревало, с ним забывал о голоде. Оно не давало уснуть в дозоре и поднимало в атаку…
Слёзы не дали дочитать до конца. Она закусила губу, чтобы не закричать от боли и жалости. Почему, почему нельзя жить в мире и счастье? Почему с мясом отдирают от сердца самых близких и любимых? За что? Кому это надо? Нет, она должна что-то делать! Нельзя опускать руки. Она за сестру будет писать Семёну на фронт. Пусть думает, что Зорька его ждёт и любит. Пусть письма дадут ему сил справиться со всеми невзгодами, пусть защитят от пуль и снарядов.
Постепенно боль отпустила, и Райка успокоилась. Дочитала письмо до конца. Она удивлялась, сколько теплых слов находил Семён, с какой нежностью обращался к сестре. Сможет ли она писать нечто подобное? Откуда рождаются такие слова? Но она не отступит, должна справиться. Ради Зори. Ради Семёна. Ради их любви.
Прошла неделя, а Райка никак не могла написать письмо. Получалось бледно, скучно и без эмоций, как параграф в учебнике. Она рвала лист и начинала снова.
– Опять не так! – в сердцах сокрушалась она, и клочки бумаги опадали на пол.
Через десять дней пришло письмо от Семёна. Оно было не таким пылким, как оставленное Зоре, и совсем короткое. Извинялся и просил не обижаться за то, что пропал на полгода. Сожалел, что не довелось увидеться на этот раз. Райка так же коротко и сдержанно ответила, что всё понимает и зла не держит, а будет ждать и надеяться на встречу.
Полетели с фронта и на фронт бумажные птички, сложенные в треугольники. Письма Семёна становились теплее и ласковее, и Райка порой стала забывать, что пишет он не ей, а сестре…
* * *
Однажды вечером Герасим вернулся с работы в сапожной мастерской и увидел неоткрытый треугольник.
– Слышь, мать, а шо это Сёмка всё Зоре пишет? Почитай год прошёл, как… Неужто, так и не знает?
– Какая тебе разница? Не знает и ладно. Спокойнее будет. – ответила Варвара.
Утром отправила Герасима на работу, а сама взялась за дочку.
– Что ты парня морочишь? Нет уже Зорюшки нашей. А он всё пишет и пишет.
– А вы, мама, забыли свои слова? Кто меня научил? Вы же сами сказали, что пусть лучше не знает. Вот и не знает.
