– Эх, родная моя! Мы и не такое видали. Усё пройдёть, поверь. Вишь, как усё закипело. Вот пена и поднялась. Ты, коды бульён варишь, пену сымашь? То-то! Людишки энти и есть пена. Зато глянь, каков бульён будет. Такой, шо германец ошпарица.
– Пап, а почта была?
Герасим, пряча глаза, вздохнул. Зоря поняла, что опять письма от Семёна нет.
– Уже месяц нет весточки. Пап, неужели?..
– Не смей, доча! Шоб и мыслей таких не было! Тяжко на фронте, вот и некода писать. Нет похоронки – значит жив! Ты пиши ему. Даже ежли не получит, сердцем прочует.
Панику в Москве удалось остановить. Вновь запустили работу трамваев и метро, магазинов и предприятий. Глава Мосгорисполкома Василий Пронин обратился по радио к москвичам с речью и закончил словами: Москва была, есть и будет советской!
В ноябре немцы стояли у самого порога Москвы. Аэродромы, с которых вылетали бомбардировщики, приблизились настолько, что сигналы воздушной тревоги звучали буквально минут за пять до атаки.
Ровный и монотонный голос диктора вещал на всю улицу:
– Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!
А за окном уже нарастал тревожный гул. Герасим подхватил дежурный узел с тёплой одеждой и поторапливал детей:
– Бегом! Не копайтесь! Летять, супостаты проклятые. Мать, дверь запри!
Все выскочили во двор. По кругу, насколько хватало глаз, взметнулся забор белых столбов, прожекторы рыскали по небу. Гул перешёл в грохот. У набережной на Яузе отрывисто лаяли зенитки, им вторили спаренные пулемёты.
– Стойте! – прокричала Зорька. – До убежища не успеем. Возвращаемся. Там хоть какая-то защита.
Вернулись в свою комнатушку. В темноте пристроились к несущей стене. Где-то рядом прогремел взрыв. Тряхнуло сильно. Звякнула посуда. Годовалый Валерка захныкал на руках Варвары. Зоря кинулась к двери, Райка за ней. Мать заорала:
– Куда? Герасим, не пущай!
Дочки вырвались на лестницу и, перепрыгивая через ступеньки, устремились на крышу. Зорька деловито надела плотные рукавицы, лежавшие в ящике с песком, и схватила щипцы с длинными ручками, готовая бороться с зажигалками. Самолёты сбрасывали зажигательные бомбы в кассетах, которые раскрывались в воздухе и поджигали всё в радиусе 150 метров. Они не взрывались, как крупнокалиберные, а подпрыгивали, лопались и плевались зажигательной смесью во все стороны. Райка впервые оказалась во время налёта на крыше. Она задрала голову вверх. Темное небо резали белые лучи прожекторов, воздух гудел авиационными моторами, ослепительно сверкали трассы пулемётного огня. Точно град, барабанила шрапнель зенитных снарядов по крышам домов. В городе кое-где уже поднимались языки пожаров. Ей стало страшно, она прижалась к сестре. Зорька протянула ей щипцы:
– Держи! Не думай, а хватай зажигалку и сбрасывай с крыши. Пусть там догорает.
– А ты?
– Я уже наловчилась, руками справляюсь.
Над головами среди шума и разрывов просвистел пикирующий бомбардировщик.
– Райка, берегись!
Сорокакилограммовая зажигалка пробила крышу и замерла на чердаке. Зоря ринулась за ней. Райка смотрела в пролом и видела, как взорвалась бомба, расплескав горючий наполнитель во все стороны. И на сестру…
Похоронили Зорю на Преображенском кладбище. Герасим ходил чернее чёрного. Райка замкнулась, не разговаривала ни с кем, лежала на кровати, уткнувшись в подушку. Самой сильной оказалась мать. Она была убита горем, оплакивала свою кровинушку, но понимала, что на руках годовалый сынок и она должна сохранить его. Командирским голосом, которого домашние никогда не слышали от неё, Варвара приказала мужу заняться подготовкой к зиме и заготовкой дров. Райке поручила брата, чтобы был накормлен, напоен и спать уложен. Сама отправилась на рынок, прицениться, что по чём.
