– Молодец! Не теряешь бдительность.
Семён вытянулся по стойке смирно. Правая рука потянулась к виску и застыла на уровне плеча.
– Правильно, к пустой голове руку не прикладывают, – пошутил гость и опустил руку Семёна.
– Здравия желаю, товарищ капитан госбезопасности! Разрешите представиться…
– Вольно, боец. Давай-ка мы с тобой попросим хозяюшку самоварчик на стол организовать. Марь Степанна, для меня кружка найдётся, а?
Пришедший снял шинель и по-хозяйски уселся за столом. Достал из кармана полотняную тряпицу с парой кусков сахара.
– Да, ты садись. Сейчас под чаёк и познакомимся, и решим, как дальше воевать будем. Выходить в одиночку из окружения, не зная расположения противника, – так себе вариант. Может быть, и повезёт, а скорее всего, нарвёшься на патруль в какой-нибудь деревушке. И что? Примешь бой? Убьют или в плен возьмут. Неизвестно, что ещё лучше будет. Как думаешь?
Семён молчал.
– Молчишь. Значит задумался. Есть другой вариант. Остаться здесь, в тылу врага, как боеспособный отряд. Наносить внезапные удары, устраивать засады, не давать покоя оккупантам ни днём, ни ночью. Костяк отряда есть и пополняется теми, кто сейчас бродит по лесам, кто готов защищать Родину с оружием в руках. Ты готов?
Семён вытянулся по стойке смирно.
– Так точно, товарищ капитан госбезопасности! Да я голыми руками буду давить, зубами рвать…
– Ишь, орёл какой. Голыми руками будет, – усмехнулся офицер. – А винтовка тебе для чего? Ведь не бросил.
Так Семён оказался в партизанском отряде.
* * *
15 октября 1941 года Государственный комитет обороны принял постановление №801 об эвакуации столицы СССР г. Москвы в г. Куйбышев. Документ довели лишь до исполнителей, но их оказалось так много, что весть разнеслась по городу, как пожар в степи. Утром 16 октября не открыли метро. Не ходили трамваи, не работали булочные. В городе началась паника, ползли слухи, что через два дня немец будет в Москве. Хлопали выломанные двери магазинов, откуда мародёры тащили всё, что попадало под руку. По шоссе Энтузиастов, среди толп людей с тележками, баулами и рюкзаками медленно ползли Эмки и ЗИСы, нагруженные никелированными кроватями, коврами и шкафами. Все двигались в одну сторону – на восток.
Зорька возвращалась домой после ночного дежурства. Во дворе стояла запряжённая в подводу лошадь. Сосед со второго этажа торопливо грузил узлы, перины и чемоданы. Вышел его сынишка с самоваром в руках.
– Пап, мамка сказала, не оставит. Забирай.
Мужчина взял самовар и указал на пионерский галстук на шее сына.
– А ну, снимай эту тряпку! Кончилось ихнее время.
Увидав Зорьку, он с издёвкой спросил:
– Ну, что, кулацкое отродье, дождались? Теперь немчуру хлебом-солью встретите? Ух, недобитки проклятые.
– А что же ты на фронт не пошёл? Не старый ещё. Защитил бы нас, – не сдержалась Зорька, проходя мимо.
– Ах, ты! Да я… – задыхался от гнева сосед. – Да я в Гражданскую…
– Знаю, знаю. На продовольственных складах пузо наедал.
– Ах, ты, тварь!
Но Зорька уже шмыгнула в подъезд, быстро пробежала вниз по ступенькам и захлопнула за собой дверь. Герасим был дома. Она бросилась к отцу:
– Ну, почему? Почему так? Почему люди такие бессердечные? Сейчас сосед опять пристал. А на улицах что творится? Магазины грабят, аптеки. Норовят урвать побольше. Кто колбасу тащит, кто водку. Враг у порога, а они бегут из города. Ну, почему?
Герасим обнял дочку.
