Ее голос стал резким, металлическим:
– «Тебе все равно, да? Тебе вообще наплевать, что я не могу нормально спать, есть, думать! Ты живешь, как будто ничего не случилось!»
Он отступил, лицо исказилось от недоумения:
– «Я просто предложил заказать молоко! Ты сама не понимаешь, как себя ведешь?»
Она кричала (и ненавидела себя за этот крик, но не могла остановиться):
– «Я ВИЖУ, КАК Я УМИРАЮ! КАЖДЫЙ ДЕНЬ! А ТЫ ГОВОРИШЬ ПРО МОЛОКО!»
Он замолчал. Потом сказал тихо, но каждое слово било как нож:
– «Ты не умираешь. Ты больна, но не телом. Ты зациклилась на этом „Прогнозе“. Ты сама себя убиваешь.»
Тишина после этих слов была хуже крика.
Она поняла: он никогда не примет ее правду. Для него «Эффект Оракула» – бред. Для нее – единственное объяснение тому, что с ней происходит.
Он вышел, хлопнув дверью. Она осталась одна. Перед зеркалом.
Заключение: Две Реальности
Ее реальность: болезнь уже здесь, в каждом спазме мышцы, в каждом кошмаре, в цифрах ее исследования.
Его реальность: она сходит с ума от страха, а «Вердикт» – просто точный диагностический инструмент.
Между этими мирами нет моста.
Она посмотрела в зеркало.
Кто ты?
– Врач, собирающий доказательства против системы? – Или пациентка, которая из-за стресса ускоряет свою болезнь?
Ответа не было.
Только отражение, которое с каждым днем казалось ей все более чужим.
Глава 10: Пациент зеркало: Анна
Центр «Вердикт» выглядел как всегда: стерильные белые стены, приглушенное освещение, невесомая тишина дорогих материалов. Елена шла по коридору к кабинету доктора Петровой – психотерапевта, специализирующейся на работе с «Знающими». Официально это называлось «адаптационной терапией». Елена знала настоящее название: обучение жить с приговором.
Она не планировала идти. Но после трех недель, проведенных в состоянии, близком к параноидальному, после ссоры с Алексеем и бессонных ночей, когда каждое подергивание мышцы казалось началом конца, она поняла – нужна помощь. Хотя бы чтобы понять, сходит ли она с ума или болезнь действительно уже началась.
В приемной сидела только одна пациентка.
Девушка – нет, женщина, примерно ее возраста – опиралась на элегантную трость. Темные волосы аккуратно подстрижены, легкий макияж не скрывал усталости в глазах. Одета дорого, но просто. На коленях лежала стопка журналов, которые она листала с механической точностью, словно считала страницы.
Елена села напротив и невольно стала наблюдать.
Каждые тридцать секунд левая рука женщины делала едва заметное движение – словно отмахивалась от невидимой мухи. Голова иногда слегка откидывалась назад, будто она прислушивалась к чему-то. Движения были мягкими, почти грациозными, но… неправильными.
Елена узнала болезнь.
«Хантингтон», – подумала она с ледяной ясностью врача.
Женщина подняла глаза – большие, печальные, с выражением, которое Елена видела у тяжелобольных: смесь достоинства и капитуляции.
– Вы доктор Соколова? – голос был тихим, чуть замедленным. – Я слышала, что вы… тоже получили результаты.
Елена кивнула. Не нашлось слов.
– Анна Волкова. – Женщина протянула руку. Рукопожатие было слабым, но уверенным. – Хантингтон-Плюс. Семь лет… ну, раньше было семь. Сейчас, наверное, пять с половиной.
Время между ними стало густым, как вода.
– У меня тоже, – выдавила Елена. – Хантингтон-Плюс. Семь лет.
Анна улыбнулась – грустно, но тепло.
– Сестры по несчастью. – Она отложила журналы. – Знаете, странно… До диагноза я боялась встретить кого-то с таким же приговором. Думала, это будет невыносимо. А теперь… – она замолчала. – Теперь рада. Есть кто-то, кто понимает.
