Елена смотрела на трость.
– Симптомы уже начались?
– Да. – Анна проследила за ее взглядом. – Хотя по расчетам «Вердикта» до них еще пять лет. Но… – она слегка пожала плечами. – Мое тело, видимо, не умеет читать прогнозы.
В коридоре повисла тишина. Елена чувствовала, как внутри нее что-то сжимается.
– Когда это началось?
– Через год после теста. – Анна говорила спокойно, как о погоде. – Сначала просто… неловкость. Ронять вещи. Спотыкаться на ровном месте. Я списывала на стресс. – Она замолчала. – Потом равновесие стало хуже. А потом… – она показала на трость. – Эта подруга.
Елена почувствовала, как холод поднимается по позвоночнику.
– Врачи что говорят?
– Что это ранняя стадия. Что такое бывает. – В голосе Анны не было горечи – только усталость. – Что я должна готовиться.
Елена смотрела на нее и видела себя. Через год. Два. Пять.
– Работаете еще?
Анна покачала головой.
– Была финансовым аналитиком. «Была» – подходящее слово. – Она снова улыбнулась той же грустной улыбкой. – Сначала меня отстранили «временно» – из-за нарушений концентрации. Потом предложили «добровольно» уволиться. Для моего же блага, понимаете. Чтобы я могла «сосредоточиться на лечении».
– Семья?
– Была. – Анна повертела обручальное кольцо на пальце. – Муж продержался восемь месяцев после диагноза. Детей у нас не было… теперь я понимаю, что это к лучшему.
Елена слушала, и каждое слово резало, как лезвие.
– Он… не смог принять?
– Он пытался. – В голосе Анны не было осуждения. – Но представьте: вы женитесь на здоровой, успешной женщине, а через несколько лет смотрите, как она превращается в… это. – Она кивнула на свое отражение в зеркале напротив. – Он говорил, что любит меня. Но любил меня прежнюю.
Елена думала об Алексее. О том, как он отстранился после ее диагноза. О том, как он смотрит на нее теперь – с жалостью и страхом.
– А сейчас… как живете?
– Живу? – Анна задумалась. – Странное слово. Я… существую. Хожу к врачам. Принимаю препараты. Читаю о болезни – хотя зачем, не понимаю. – Она снова сделала то едва заметное движение рукой. – Иногда встречаюсь с такими же, как мы. Но большинство из них… они еще надеются. А я уже нет.
– Не надеетесь?
– На что? – Анна посмотрела на нее внимательно. – На чудо? На то, что «Прогноз» ошибся? На экспериментальные препараты?
Елена промолчала.
– Я прошла через все стадии, – продолжала Анна. – Отрицание, гнев, торг, депрессию. Теперь принятие. Знаете, что такое принятие? Это когда понимаешь: ты уже не живешь. Ты доживаешь. И главное – сделать это с достоинством.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и окончательные.
– Но ведь еще пять лет…
– У кого? – Анна слегка наклонила голову. – У меня или у той женщины, которой я была до диагноза? – Она встала, опираясь на трость. – Анна Волкова умерла в кабинете «Вердикта» два года назад. То, что осталось… это просто процесс.
Елена смотрела, как Анна идет к двери кабинета доктора Петровой. Походка была осторожной, но без той театральной хрупкости, которую иногда демонстрируют больные. Скорее – рациональная осторожность человека, который знает возможности своего тела и не пытается их переоценить.
У двери Анна обернулась:
– Доктор Соколова? Один совет. Не тратьте время на поиски спасения. Его нет. Тратьте его на то, чтобы достойно принять неизбежное. Так легче. – Она улыбнулась. – И не слушайте тех, кто говорит «держитесь». Держаться не за что.
