С этим же приказом прислали и приказ о прапорщике с «Урала». Прапорщик Зайончковский[113], который оказывается также пьян во время мордобития, лишается офицерского звания, исключается из кают-компании и не увольняется на берег до прихода в русский порт.
Итак, возвращаюсь к Шупинскому. Когда получен был приказ, то он уже окончательно утвердил нас в нашем намерении послать Свент[оржецкому] письмо. Больше всех, конечно, горячился Бубнов, который тут же предложил Шупинскому вызвать Свенторжецкого на дуэль по окончании войны, написав ему, однако, об этом тотчас же. В заключение он утешил Шупинского, дав торжественную клятву, что в случай, если Шупинский будет убит на дуэли, то он, Бубнов, заменяет его и также стреляется. После Бубнова должен становиться я, за мной Щербачев и, наконец, Сакеллари. Несмотря на то, что эта мысль пришлась всем по вкусу, ее решено отложить до более подходящего времени, ибо конца войны еще не видно, а мы сами задолго до дуэли можем отправиться к праотцам без благосклонного участия Свенторжецкого, а лишь при помощи какого-нибудь прескверного японского снаряда. Итак, решено послать письмо. После многих совещаний, споров и переделок письмо, наконец, было составлено. Вот оно:
«Милостивый Государь Владимир Евгеньевич.
Кают-компания броненосца "Орел " считает своим нравственным долгом, частным образом, высказать Вам, Милостивый Государь, свой взгляд на Ваш поступок с ее членом мичманом Шупинским, т. е. на случай, имевший место 23-го Января. Вы воспользовались правом старшего, какое Вам давал дисциплинарный устав, и Вашим положением, строго держась на законной почве, но сделали это в невежливой форме и без видимой необходимости для службы, исключительно из личной прихоти.
Находя мотивы вашего всего поступка с товарищеской точки зрения недостойными, кают-компания броненосца “Орел” не может отказать себе в праве осудить его нравственную сторону и считает своим долгом указать, что раз он не был вызван требованием дела, он противоречит сложившимся во флоте традициям товарищеских отношений, безотносительно к старшинству в чине.
Кают-компания эскадренного броненосца “Орел”».
Вся тонкость этого письма состоит в том, что под него никак не подкопаешься. Тут нет ни слова ни про приказ, ни про адмирала, напротив, говорится, что он действовал правильно, т. е. законно, а все-таки не понравится ему это письмо и ох как не понравится, а в особенности не понравится за то, что абсолютно нельзя ни под что подкопаться, даже нет ни одного резкого выражения. Это называется, хоть мягенько, а все-таки по морде, интересно знать, ответит он что-нибудь или нет? Вероятнее, что ничего не ответит. Конечно, скоро об этом будет знать вся эскадра и, без сомнения, все симпатии будут на нашей стороне, ибо уже теперь приходилось слышать сочувствие, с кем бы из офицеров эскадры наши не встречались. Славная у нас кают-компания. Мало найдется кораблей в нашем эскадре, где же так единодушно все встали на защиту своего чуть ли не самого младшего члена, даже Бубнов сегодня за ужином громогласно провозгласил, что, «пожалуй, наша кают-компания будет лучше генерал-адмиральской». Конечно, никто не вздумал обижаться на это заявление, сказанное от души, и все только рассмеялись в ответ. Даже командир выразил свое сочувствие и одобрил письмо, а Арамис выхлопотал даже у него, чтобы к каюте Шупинского не приставляли часового, на что последовало разрешение.
