Оружейник из Милана - страница 33

– Мне об этом известно, – холодно ответила герцогиня, полностью оправившись от потрясения.

– Я прибыл из Милана, – продолжал Рафаэль, – где был воспитанником одного учителя фехтования, мастера-оружейника Гуаста-Карне.

– Так вы миланец? – спросила она, тоже внимательно к нему приглядываясь и настойчиво сдерживая материнские чувства – столь глубокие и сильные, что им подчиняются даже самые эгоистичные и скептически настроенные натуры.

– Нет, мадам, я брошенный ребенок, не знающий ни имени своего, ни родства. Но я ищу свою мать, хотя единственное, что у меня есть, – это льняная рубашка, на которой вышит герб, принадлежащий несомненно ей.

– Вот как!

Несмотря на то что внутренне герцогиня пребывала во власти бурных эмоций, внешне она оставалась совершенно спокойной.

– Маркиз привел меня сюда, сказав, что, возможно, вы… сможете сообщить мне крайне важные сведения…

Герцогиня д’Этамп была погружена в свои мысли. Внутри ее происходила яростная борьба.

Может быть, она все еще сомневалась… А может, ее материнскому инстинкту все еще противостоял какой-то смелый, рискованный замысел.

– Так, значит, – спросила она после паузы, во время которой Рафаэль боялся пошевелиться, – вы не знаете где родились?

– Увы!

– И как зовут вашу мать тоже?

– Да.

– А… эта рубашка с вышитым на ней гербом…

Рафаэль вздрогнул – он вспомнил, что этот бесценный, бережно свернутый предмет с опознавательным знаком остался у маркиза в дорожном сундуке. Случайно переведя взгляд с лица мадам д’Этамп в угол молельни, он вдруг заметил небольшую колыбельку из резного дуба – подлинный шедевр этой эпохи художников и творцов. Кроватка была покрыта белым пологом, изголовье ее располагалось напротив камина, где горели два канделябра.

Не говоря ни слова, Рафаэль подошел к колыбельке и с этого места пристально посмотрел на герцогиню, которую смутил и встревожил его долгий, пытливый взгляд.

Затем шагнул к ней, взял за руку и все так же молча усадил в большое кресло рядом с кроваткой.

И наконец воскликнул:

– Прошлое возвращается, мрак, окутывавший мою память, рассеивается… Вы – моя мать!

Из груди герцогини вырвался крик, материнский инстинкт оказался сильнее всей женской осторожности и хитрости. Она хотела встать и броситься к Рафаэлю, но нахлынувшие эмоции буквально пригвоздили ее к креслу. Мадам д’Этамп замерла, не в состоянии ни говорить, ни дышать. Она не сводила глаз с Рафаэля, буквально упиваясь его волнением, его тревогой и бледностью на лице юноши.

Рафаэль преклонил колено, взял ее руку, почтительно поднес к губам и страстно продолжил:

– О да! Да, вы моя матушка… несмотря на то, что вы по-прежнему настолько молоды и красивы, что вас едва ли можно принять за мою старшую сестру… Именно вас я когда-то, как и сегодня, видел сидящей в этом кресле. Тогда вы тоже были облачены во все черное, а глаза ваши были полны слез. Почему вы плакали? Вы собирались расстаться со мной! Или же мой отец…

Рафаэль умолк, от избытка чувств слова застревали в горле, он по-прежнему не сводил глаз с герцогини, которая тоже дрожала и была так бледна, что ее можно было принять за мраморную статую.

Но вот наконец происходившая внутри нее борьба прекратилась – борьба между женщиной, чья гордость была так жестоко уязвлена возрастом сына, и матерью, чье сердце пробуждалось после долгого сна и прислушивалось к мелодичному, наполненному нежностью голосу молодого человека. Женщина была побеждена, и мать протянула руки к сыну, обняла его, покрыла поцелуями лицо, потемневшее от солнца Италии.