Читать онлайн Джон Фуллер - Оружие в истории. От пращи до ядерной бомбы



© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2025


Пер. с англ. А.С. Цыпленкова

* * *


Посвящается полковнику Л.А. Кодду, предложившему идею этой книги

Введение

В 595 г., когда западный мир был поглощен «темными веками» раннего Средневековья, папа римский Григорий I Великий (р. ок. 540, папа римский в 590–604 гг. – Ред.) писал патриарху Константинопольскому следующее: «Наступает последний час. Чума и меч безумствуют в мире. Нация восстает против нации, сотрясается вся основа бытия».

И все же в то анархическое время размах уничтожения был незначителен, если сравнить его с тем, что мы видим сегодня, и временами даже самые варварские воины задумывались над тем, стоит ли обесчещивать свое имя действиями, которые позже стали происходить сплошь и рядом. Например, когда в 546 г. король остготов Тотила занял Рим (ранее отбитый у готов восточноримскими войсками) и по военным причинам был готов сжечь этот город и «превратить его в пастбище для овец», восточноримский полководец Велисарий обратился к нему со следующим письмом: «Прекрасные города – слава великих людей, ставших их основателями, и наверняка ни один мудрый человек не захочет, чтобы о нем вспоминали как о разрушителе городов. Но из всех городов под солнцем Рим по праву признан величайшим и самым прославленным. Не один человек, не одно столетие возвышали его величие. Длинная череда царей и императоров, объединенные усилия некоторых из самых благородных людей, немалое время, щедрая трата богатств, самые дорогие материалы и самые искусные мастера мира – все соединилось, чтобы создать Рим. Медленно и постепенно каждый проходивший век оставлял здесь свои монументы. Поэтому любой акт безумной жестокости против этого города будет рассматриваться всеми людьми во все века как несправедливость: теми, кто ушел до нас, потому что это сотрет с лица земли памятники их величия; теми, кто придет после нас, потому что самое прекрасное зрелище уже не будет им принадлежать и они не смогут им любоваться. Помни также, что эта война закончится либо победой императора (Юстиниана I, р. 482 или 483, правил в 527–565. – Ред.), либо твоей. Если победителем окажешься ты, каким великим должно быть твое наслаждение оттого, что ты сохранил самую драгоценную жемчужину в своей короне. Если же тебе выпадет судьба побежденного, велика будет тебе благодарность от победителя за то, что ты сохранил Рим, в то время как его разрушение не оставит никакого места любой твоей мольбе о пощаде и гуманности. И наконец, встает вопрос: а что ты оставишь после себя в истории: будут ли тебя помнить как хранителя или как разрушителя величайшего го рода мира». (После ряда успехов Тотила был разбит в 552 г. при Тагине, где был смертельно ранен. – Ред.)

Примечательно то, что к собственной невыгоде дикий гот внял этим увещеваниям и оставил Рим неразрушенным. Как много руководителей государств во времена Второй мировой войны стремились пощадить Лондон или Берлин? Ни один!

Действительно, раннее Средневековье начинает источать свой мрак, так что мы можем сделать сравнения. А вот еще один пример. В 503 г., когда Хлодвиг, король франков (р. ок. 466 – ум. 511, король с 481 г., в 486 г. принял христианство. – Ред.), этот совершеннейший варвар, победив алеманнов, угрожал стереть их имя с лица земли, Теодорих, король остготов, тоже полуварвар (р. ок. 454 – ум. 526, король остготов с 493 г., в этом же году завоевал Италию, основав здесь королевство остготов (пало в 552–554 гг. под ударами восточных римлян). – Ред.), написал ему следующее: «Послушай совета того, у кого большой опыт в делах такого рода. Мои войны имели успешный исход, когда при их завершении царила умеренность».

Как много современных государственных деятелей верят в умеренность? Ни один.

В 544 г., когда гарнизон и жители Тиволи (к востоку от Рима) были вырезаны при необычно жестоких обстоятельствах, мы находим свидетельство, написанное Прокопием Кесарийским (р. в конце V в. – ум. ок. 562, крупнейший восточноримский (византийский) историк, автор «Истории войн Юстиниана с персами, вандалами и готами» в 8 книгах и др., с 527 г. был советником и секретарем полководца Велисария. – Ред.): «Готы убивали всех жителей с местным священником таким образом, который я не стану описывать, ибо знаю, что не могу оставлять свидетельств бесчеловечности для последующих веков». Какой журналист сегодня может отличаться подобной брезгливостью? Кто из легиона военных корреспондентов не передавал раньше конкурентов сообщения о резне, выделяя подробности, чтобы вызвать у своих читателей самую последнюю садистскую дрожь?

И так на протяжении всей последующей истории варварство любого времени блекнет перед последующими зверствами. В 1631 г. во время жестокой Тридцатилетней войны 1618–1648 гг. Тилли осадил и взял Магдебург, 30 тысяч жителей которого были перебиты (по другим данным, 5 тыс. жителей (из 30 тыс.) победители все же пощадили. – Ред.). В 1943 г. Гамбург бомбардировками был превращен в руины, а его жители также погибли, ибо мы читаем: «Центр Гамбурга был древним; он состоял из узеньких улочек и домов, которые плохо приспособлены, чтобы устоять перед нашими „блокбастерами“ и зажигательными бомбами. Во время одного из наших сосредоточенных налетов примерно одна квадратная миля центра города была охвачена пламенем. Очевидцы говорили, что это массовое сожжение было настолько страшным, что воздух засасывался внутрь из-за периметра огня. Многие погибли от удушения или сгорели в этом жутком пекле. Другие утонули – сами бросались в реки и каналы, которые протекают через город. Несколько дней спустя, когда отрыли подвалы сгоревших домов, там обнаружили тысячи погибших в таком состоянии, будто их жарили в печи».

Одна большая разница между этими двумя зверствами состоит в том, что в 1631 г. резня в Магдебурге вызвала содрогание от ужаса во всем христианском мире, в то время как в 1943 г. бойня в Гамбурге была воспринята с возгласами радости в Англии, так же как разрушение Ковентри в 1940 г. было принято в Германии. (Правда, масштабы несопоставимы. В Ковентри погибло (за 1940–1942 гг., 41 налет) 1236 чел., а в Гамбурге только 25 июля – 3 августа (операция «Гоморра») было убито свыше 50 тыс. чел. и ок. 200 тыс. ранено. – Ред.)

В Тридцатилетней войне, когда Густаву II Адольфу (р. 1594 – убит в 1632 г., шведский король в 1611–1632 гг.) предложили разрушить герцогский дворец в Мюнхене, он не только с возмущением отверг этот совет, но и принял особые меры ради защиты этого сооружения. В 1944 г. этот дворец стал грудой развалин.

Почему я свел эти несколько событий во введении к книге об оружии? Потому что, если мы вдумаемся, именно изобретательный гений человека опустил значение моральных ценностей. От копья и стрелы до бомбардировщика «Суперкрепость» и боеголовок ракет – страсть к уничтожению поначалу медленно, а затем с ужасной скоростью захватывала человека.

С первого кремневого топора и изогнутого лука она переродилась в чудовище Франкенштейна, последующую изобретательность, которая уничтожает результаты труда самого человека, его культуру, его цивилизацию, прошлое, настоящее и будущее.

Машины, порожденные разумом человека, из-за человеческого преклонения перед ними превратили самого человека в часть механической системы. Машины нахлынули на нас, и почти каждая является потенциальным орудием войны. Мы восхищаемся подвижностью, мощью и точностью машин, а также теми вещами, которые они нам дают, и доходами, которые мы обретаем с их помощью. И все же до сих пор не изучено, как машины и механизмы влияют на нас, живых существ. Воистину было сказано, что «мы оказались в лабиринте машин» и что в результате утратили понимание места человека в этой вселенной.

В этой книге я не ставил цель решить грандиозную проблему «демеханизации» человека, – хотел лишь исследовать вопросы, проблемы, с которыми борется человек, и как сквозь века эти вопросы влияли на историю.

Правильно это или нет, но я не верю в то, что война может быть исключена из человеческой практики, потому что это неотъемлемая часть жизни; ибо жизнь в своем широчайшем смысле есть перемещающийся результат разрушительных и созидательных качеств. И поэтому я не верю, что можно ограничить человеческую изобретательность, и, как следствие, все запреты на разработку оружия окажутся бесполезными. Во что я верю, так это в то, что войну можно ограничить, потому что история явно демонстрирует, что обычно так и бывает. И все-таки я считаю, что человек настолько слеп в своих собственных интересах, что он никогда не станет ограничивать войны до тех пор, пока возможная катастрофа не станет настолько громадной, что будет угрожать неизбежным уничтожением всего и всех.

В течение последних 2 тысяч лет были испробованы четыре весьма различные системы ограничения войн, и в каждом случае с заметным успехом. Первым был Pax Romana, установивший общую культуру во всем латинском мире. Его принципом была интеграция, основанная на общей армии, общем языке, общем гражданстве, общих законах, общей валюте, общих мерах веса и систем измерений и т. д., и последним, но немаловажным элементом была великолепная сеть дорог. Хотя гражданские войны были часты, они почти всегда ограничивались конфликтами между фактическими и будущими «цезарями», в которых народ империи принимал малое участие или вообще никакого. Во-вторых, существовала средневековая, или христианская, система, сформировавшаяся в муках в раннем Средневековье. Ее принципом было ограничение войн, основанное на религиозных санкциях и феодальных привилегиях. Хотя частные войны были нередки, крупные войны были исключением, а не правилом. В-третьих, существовала королевская система, или система XVIII в., которая возникла из ужасов Тридцатилетней войны 1618–1648 гг. (Так, Германия, на территории которой велись основные боевые действия, потеряла две трети (по другим данным, три четверти) населения. Население Чехии тогда же уменьшилось в несколько раз. – Ред.) Ее принципом было поведение, основанное на правилах, обычаях и законах ведения войны. Хотя крупных войн было в избытке, опустошение и необоснованное кровопролитие были в целом под контролем. В-четвертых, и в итоге, появился Pax Britannica. Его ведущим принципом был баланс сил, основанный на превосходстве (превосходство Англии было только на море, но в конце XVII и конце XVIII в. (1780–1782), и оно едва не рухнуло. Правильно было бы говорить о превосходстве островного положения. – Ред.), и в дни своего расцвета – в XIX в. – он локализовал войны, а поэтому не позволил им приобрести континентальные или всемирные масштабы.

С момента создания Pax Britannica не было ограничительной системы, и это не совпадение, что из-за этого мир стал свидетелем двух самых опустошительных войн в своей истории.

Казалось бы, что следующую ограничительную меру следует искать в создании некоторой международной или наднациональной полицейской власти. Если так, то я считаю, что ее постигнет неудача, поскольку неизбежным результатом станет то, что вначале полицейские поссорятся, а потом станут драться между собой. Стоит ли говорить, что расстрельные команды проблему не решат, так как менталитет расстрельных команд лежит в основе всех неприятностей.