Я поежилась от холода, пронзившего позвоночник от шеи до пятой точки. Слишком странно вокруг. Тихо до отвращения.
В солнечный полдень Эстер-Хаз кипит жизнью, шумит сотней голосов, пахнет невообразимой смесью ароматов… Неподалеку от Главной Аптеки располагалась редакция «Трибьюн», с другой стороны обычно галдел столичный Базар. Но улица, на которой мы высадились, была пуста.
Точно в жутком кошмаре, когда ты мечешься по темным проулкам и не встречаешь ни одной живой души…
Звуки заглохли. Затаились запахи. Только стража в невнятной темно-серой униформе топталась вокруг. Бойцы были настолько безликими, что я не опознала – это прежние или уже другие? Отправители или встречающие?
Как грамотно, как слаженно они все провернули!
И как умудрились отсечь от зоны телепортации целый шумный, бурлящий, деятельный Эстер-Хаз, замирающий лишь к ночи!
Я думала, у папы длинные руки? О нет… Они у него бесконечные, многочисленные, точно лапы китайского змеепаука!
И мы с Эриком только что попали в его липкую серую паутину.
– Без паники, куколка. Это еще не подвал, – пробормотал Эрик, бегло оценивая обстановку.
Он пересчитал бойцов, поглядел каждому в глаза. Принюхался, определяя самого аппетитного. Напряг мышцы, готовясь к прыжку, схватил меня за руку, накрепко сплел пальцы…
Мы полетим? Я и ползти готова, мимикрировав под юркую незаметную змейку.
Да, наверное, это лучший выход. Не мог папа загипнотизировать целый город – на площади, у заповедника или на улице с кофейнями должны найтись люди. И до здания Верховного Совета тут всего ничего. Уж лучше сдаться властям, чем спуститься в банковское подземелье за дверью без глазка.
– Без резких движений, Эрик, – раздалось сверху, прямо над нашими макушками. – Будет обидно, если мне придется пожертвовать родной дочерью, чтобы изловить сбежавший «ингредиент».
Папин голос я легко узнала – елейно-паточный, пробирающий до мурашек. И не сразу заставила себя поднять лицо.
Отец стоял на балконе аптекарского дома, опираясь на тонкие кованые перила и подставляя одутловатое лицо весеннему солнцу.
– Вероника, дочка, отойди от зверя за спины моих людей, – велел граф, поглаживая пузо, обтянутое зеленым сукном. – Твоя жалость к полукровым тварям сейчас ни к чему: он опасен.
Отец махнул жезлом, и два стража оторвались от безликого серого конвоя. Ухватили меня под локти и, подломив легким тычком колени, потащили назад.
– Нет, папа… Нет! – заорала я на всю улицу.
Я болтала ногами, цеплялась за руку Валенвайда, второй прижимала к себе сверток с ламбикуром.
Почему свободная пресса так глуха, когда средь бела дня чинится беззаконие?
– Я готов пойти на жертвы, а ты? – проскрипел отец свысока.
По скулам Эрика пробежала болезненная судорога, виски раскрасились венами, и он медленно выпустил мою руку. Поморщился, сжал пальцы в кулак, темнея под моим обвиняющим взглядом.
Как можно меня отпустить, как? После всего, что случилось под пляшущим каменным сводом?
– Вот так, клыкастый, – похвалил отец. – Вот так. А теперь будь послушным…
– Аррр! – рыкнул Эрик и жутко оскалился.
С двух сторон к нему приближались стражи, разматывая заряженную ловчую сеть.
– Тише, звереныш, тише, – граф помахал потной ладонью, прибивая воздух перед собой. – Не так легко было найти твою уязвимость. Но теперь уж я не промахнусь.
На балконах соседних домов показались пестрые пятна. Зеленый шелк, золотые ленты, красная роспись… И загорелые, белозубые лица, нашептывающие гипнотическую песнь.
