Шли мы недолго. В расположенных по обеим сторонам грязного, до жути неровного коридора решётках мне мерещились чьи-то лица. До жути пугало то, что никаких других заключённых я так и не смогла увидеть.
Ну не могут законники настолько хорошо выполнять свою работу, а преступность быть на таком низком уровне, что у них, в их столицах, темницы пустуют. Тут кто угодно испужался бы.
Очень несвоевременно мне вспомнились кадры из военных фильмов о расстрелах. Холодный пот выступил тут же и всюду!
Подозревая неладное, я оглянулась. Здесь, в окружении пусть и немногочисленных, но горящих факелов, видимость была куда лучше, чем в тех казематах.
Мужчина следовал за мной по пятам, опустив голову, но, словно почувствовав мой взгляд, поднял глаза на меня.
— Что?
Я не нашлась что сказать. Я вообще не нашлась — я потерялась!
У инквизитора оказалась впечатляюще привлекательная внешность. Немного смуглый или просто не утративший загара, он был обладателем роскошной гривы густых, тёмных волос, потрясающе “красноречивых” бровей и чуть крупноватого носа. Те самые “красноречивые” брови будто вместо него дополняли его короткий вопрос: «Чего тебе надобно, блаженная? Чего ты таращишься на меня? Ступай, куда велено и не глазей, куда не велено!».
— Дверь. — обронил он.
Но было поздно.
Моя многострадальная тушка встретила преграду плечом и ухом.
Перед глазами отчего-то снова заплясали цветные пятна. Вроде бы и не сильно ударилась, а неприятно сделалось всё равно. Тело, в отличие от моей гордости, можно сказать, вообще не пострадало.
Стоит ли говорить, что дальнейшее я проживала сугубо через призму стыда и самобичевания?
За дверями оказался новый коридор и пять дверей. Я приметила первым делом, самую высокую и массивную, прикинув, что через неё лежит путь к свободе. Но вошли мы в самую первую!
Я бы уже, наверное, предпочла побыстрее убраться отсюда и не встречаться с лекарем, но не смогла запротестовать, когда инквизитор распахнул передо мной дверь и молчаливо, чуть нахмуренными бровями, предложил пройти.
Благо он со мной не остался, и я смогла чистосердечно поведать лекарю о произволе, творящемся в этих казематах.
Представившийся Рубио, лекарь провёл осмотр и, как полагается, заполнил на меня соответствующий бланк. На мою болтовню он учтиво кивал, понимающе вздыхал и иногда пожимал плечами. В общем, мужик был частью системы и из-за какой-то меня, конечно же, никакие разборки чинить не стал бы, но и за иллюзию участия ему спасибо.
Я хоть выговорилась! Мне полегчало.
Уходя, Рубио вручил мне банку мази и строго наказал мазать трижды в день ушибы. К местной медицине я относилась предвзято, но сугубо по своим личным убеждениям. На практике, у меня к ней претензий не было. Только в теории, в сравнении с родным миром, Землёй, Россией…
— Ваши вещи. — дверь толком закрыться за лекарем не успела, как в неё уже вошёл старший инквизитор, самолично неся мой ларец.
«Меня отпускают!» — эта радостная мысль вытеснила все другие, пока я не заметила, что ларец открыт.
Радость сняло как рукой.
Сердце застучало в диком ужасе.
Только мой ларец оказался на столе, где вот только что сидел лекарь и заполнял бланки, я тут же бросилась к нему.
Ну! Так и есть! Открыт! Взломан! Нет защиты!
— Стоять! — не помня себя от страха и отчаяния, я вскинула руку в направлении удаляющейся спины инквизитора и угодила аккурат в его волосы.
