Остров Карачун - страница 17

К мраморной троице она выбралась во второй половине лета, когда закончилась школьная практика на каникулах, и удивилась тому, как изменилось место. Схлынувшая вода оставила после себя ветки, пустые раковины речных ракушек, колючие плоды водяных орехов и смальту, мелкие стеклянные камушки – инородные вкрапления, принесенные из другого мира.

Галина присела, осторожно прикоснулась кончиками пальцев к разноцветным гостям, чужеродным, как тропический попугай в воробьиной стае. Спросила:

– Откуда вы?

И не получила ответа. Непрозрачное стекло не понимало ее вопроса – или не хотело отвечать. Или неоднократная обработка лишила природный кварц голоса, помутила разум, замкнув уста огнем.

Неожиданным было то, что с ней заговорил черный мрамор – самая низкая и приземистая глыба.

– Они ничего не скажут, – прошелестел он. – Они были частью мозаики, их сила в единстве. Поодиночке они мертвы.

Галина заинтересовалась, начала выпытывать – как смальта попала на лужайку, откуда мрамор знает о мозаиках? – и за несколько дней терпеливых расспросов получила ответы. В пору разлива рек в горах происходили разнообразные чудеса. Иногда открывались тропы на Кромку, иногда ущелья заполняли неизвестно откуда взявшиеся озера, пугающие темной водой – поговаривали, что это Чернобог заставляет воеводу Карачуна отмывать винтовую лестницу, ведущую в Бездну, а тот выплескивает грязную воду в миры после весенней уборки. На один и тот же склон неподалеку от парка – на отвесной скале была высечена метка Шероховика – выпадали нежданные подарки из других миров. В основном каменные, чуявшие знак своего бога, спасавшиеся бегством и искавшие приюта.

– Мы тоже чужаки, – разоткровенничался черный мрамор. – Я помню разрушения. Таких как ты – повелительниц и повелителей камня – начали преследовать и ненавидеть. Люди того мира верили в то, что на них по ночам охотятся скульптуры, что лепнина и барельефы, украшающие дома, оживают, портят людям жизнь, душат гипсовыми руками. Они начали переезжать в деревянные дома, проклиная камень и изгоняя вас, скальников. Меня и братьев принесло из затопленной каменоломни. Эту смальту носило по Кромке годами, пока не прибило сюда очередным разливом. Люди сбивали мозаики ковшами бульдозеров, были уверены, что это избавит их от проклятья. Зимой деревянные дома вспыхивали и сгорали, а в каменных они по-прежнему боялись жить – даже если это был обожженный кирпич без лепнины.

– Почему они боялись? – спросила Галина. – Скальники действительно причиняли им вред? Или это были лживые обвинения?

Мрамор ничего не ответил, но она увидела картину – ей позволили прикоснуться к части общей каменной памяти. Да, вредили. Кто-то мелочно, ради забавы: ей показали группу подростков, оживлявших горгулий собора, натравливавших их на храмовых служителей, прихожан и прохожих. Кто-то обходился без жертв, используя свою силу для наживы, разрушая стены денежных хранилищ и заставляя каменные длани уносить сейфы. На действия служителей закона скальники отвечали агрессией – Галя увидела подпрыгнувшее малахитовое пресс-папье, ударившее хозяина в висок, рушащийся мост, увлекающий за собой не только автомобиль стражей порядка, но и вереницу машин, в которых сидели случайные люди.

Противостояние нарастало. Что только ни происходило: рушились небоскребы и колокольни, смальта мозаик оживала, слеплялась в уродливые фигуры, бродившие по улицам в поисках жертв. За десять лет было уничтожено множество произведений искусства, строений, людей и скальников. И – да, Галина поняла, что это ее родной мир. Ее мать обвинили в каменном колдовстве – вероятно, она как-то выдала себя – и отряд мстителей отправился к их дому, чтобы уничтожить магическую угрозу.