Остров Карачун - страница 16

Галина относилась к парковым скульптурам как к самым престарелым скальникам. Всегда внимательно выслушивала, не всему верила и не все выполняла. Каменный разум был похож на старческий – медлительностью, спутанностью воспоминаний и бесценными проблесками мудрости, накопленной веками. Она любила приходить в парк в будние дни, на закате, когда пелена сумерек неумолимо побеждала солнечный свет. Под кронами огромных деревьев темнело раньше, лица скульптур оживали, и Галина делилась с ними радостями и горестями, задавала вопросы и обдумывала ответы.

Ее уединение часто нарушали Анфиса с Кузьмой. Маленькая псица беспокоилась, утверждала, что долго рядом со статуями сидеть нельзя. Боялась, что Галина окаменеет. Это смешило – приходилось удерживаться от того, чтобы не пошалить, не уговорить Живу или Удельницу протянуть руку и погладить суетливую и озабоченную собачку. Галина понимала, что испугает Анфису и потеряет единственную подругу – ни с одной из девочек-одноклассниц не сложились теплые отношения. Только с бело-шоколадной псицей.

Повзрослев и вдоволь наговорившись с камнем, Галина решила, что отсутствие других приятельниц и друзей связано с человеческим недоверием к скальникам. Бабушку Улиту уважали, потому что она неоднократно призывала каменную Длань для благого дела. Спасала провалившихся в пропасть туристов, заключала в ловушку вооруженных бандитов, напавших на банк, подпирала стену дома, почти обрушившегося после взрыва бытового газа – творила видимые чудеса во благо. Она была исключением из правил – это Галина поняла не сразу. Подданных Шероховика, оживлявших обработанный камень, люди уважали, но недолюбливали. Боялись того, что мраморная плитка выдаст скальнику их секреты, опасались лживого совета или пророчества от статуи.

Еще через пару лет ей стало ясно: пусть недолюбливают. Лишь бы не преследовали. Лишь бы не повторилась страшная ситуация, случившаяся в ее родном мире. Галина узнала правду, и эта правда, рассказанная камнями, заставила ее задуматься – а может ли подобное повториться здесь?

Она любила уголок на окраине парка, вдали от выложенных тротуарной плиток дорожек, в стороне от священных деревьев – хаотично разросшиеся заросли, почти смыкающиеся с лесом и берегом речушки, берущей истоки в горах. Три необтесанные мраморные глыбы – черная, белая и серая – лежали на песчаном пятачке возле редких на Карачуне берез. Остров славился каштановыми аллеями, зажигавшими весенние свечки, в августе начинавшими швыряться колючими плодами, а к сентябрю одарявшими город вторым цветением. То тут, то там росли катальпы, подхватывающие эстафету у каштанов, высились черные орехи, опасно роняющие тяжелые плоды по осени, акации, липы, клены и платаны. А березы встречались очень редко – даже до исчезновения зимы им на Карачуне было слишком жарко.

Галина пробиралась по гравийной дорожке, приятно хрустевшей под ногами, усаживалась на выветренный бордюр из дикого камня, слушала шорох листьев, наслаждалась удивительным спокойствием, наполнявшим ее тайное убежище. Мрамор молчал долго: она здоровалась с глыбами, не задавала никаких вопросов, и они приветствовали ее еле слышным шепотом без разборчивых слов. Изменения случились после весеннего половодья. Жаркое солнце растопило ледники, речушки, пронизывающие Кара-Корунд, вышли из берегов и затопили парк, подвалы, а кое-где и первые этажи зданий. Галину и Анфису долго не выпускали гулять на улицы, они перебежками перемещались от дома к дому в сопровождении Кузьмы, его одноклассников и иногда медведя Андрея.