Мы вместе с ним вышли. И они стали нам рассказывать о том, что видели. Интересно, что когда они вошли туда, было темно, и они на ощупь продвигались вперед до тех пор, пока не наткнулись на человека. Сразу же отпрянули назад. Один из них зажигает спичку, и они видят в углу финского офицера, гордо стоящего перед ними. Волосы на них поднялись. Но напрасно. Он был мертв.
Прослушав это, мы пошли к другим ДОТам, бетонированным. Посмотрели, что из себя представляет тол, которым саперы взрывали ДОТ. Это желтого цвета порошок, заготовлен по 200 г в пачке и сложен в ящики. Тол обладает громаднейшей силой взрыва. Но чтобы взорвать ДОТ, такого вещества требовалось на некоторые ДОТы более 3 тонн. За этой высотой лес. Но теперь его нет. Остались лишь одни обожженные пни. Это поработала наша артиллерия.
Свезли на передовую позицию пищу и возвратились на перекресток Бобошино. Это наши выжидательные позиции. Ночью пришли из боя танки. Нужно было пополнить батальон матчастью, снарядами, заправиться.
Числа 15.2 меня отзывают из кухни и назначают в экипаж, которым командует лейтенант Ражкин. У него не доставало в экипаже башенного стрелка. Вообще—то он был, только находился в ремонтной роте. Вместо него—то меня и назначили. Я сразу же сел на свое место в танке, потренировался в наводке из пулемета, заряжении дисков, так как знал, что поутру мы должны идти в бой. Вечером выпили водку, хорошо покушали и легли спать. Но, к несчастью, ночью приезжает из ремонта Соловьев, вместо которого я был назначен. А утром, когда танки стали выступать, взяли его в бой, как более опытного. А я остался здесь на перекрестке с несколькими экипажами, оставшимися ввиду отсутствия матчасти или для отдыха. Но я не знаю, счастьем или несчастьем было для меня то, что я не поехал в бой. Этот самый Соловьев был убит в этот день.
При каких обстоятельствах? Пожалуйста. Экипаж Ражкина в составе 5 экипажей под командованием ком. роты Стельмаха двигался в расположение противника, в тыл. Эта группа зашла так далеко, что едва могло хватить бензина на обратный путь. Может быть, танки пошли бы дальше, но попали в болото. Так как было необходимо выходить из танка, а кругом была вражеская пехота, то многие поплатились жизнью. В том числе и Соловьев, наповал убитый в голову. Пришлось в болоте оставить один танк. Отход был таким поспешным, что некоторые члены экипажа не успели сесть в танки и остались с нашей пехотой, действовавшей с танками. Ее было до роты. Пехоту стали окружать. На следующий день мы узнали, что редкие счастливцы из пехоты спаслись. Спасся и мой проводник танкист Николай Карякин, которому пришлось пережить столько за эти сутки, сколько другие не пережили за всю свою жизнь. Его жизнь была на волоске. А я в это время сидел на перекрестке в землянке и играл в карты.
Ночью нужно было прогревать машины. Этой работой занимался техник 2 ранга Слуцкер. Он полез в танк запускать мотор, а я под танк – устанавливать печку. Прошло минут 10, мне потребовался Слуцкер. Я позвал его, но он не отозвался, и я пошел в землянку. Но и там его не было. Я снова к танку. Полез внутрь танка. Вижу, ворочается человек. Начинаю тормошить его, но он только вытягивается и изредка стонет. Я узнал, что это Слуцкер. Но что с ним произошло? Я попробовал его вытащить, но не смог. Тогда побежал в санчасть. И с подоспевшей помощью мы вытащили его на веревке. Он потерял сознание. Оно возвратилось через 8 часов. Причиной этой болезни было отравление угарным газом. Отработанный газ оставался под брезентом. Им он дышал и отравился. Только через 3 дня он возвратился из госпиталя.
