А когда весенний снег начинал стаивать с бугорков, мы стремились на эти бугорки и обязательно босиком, радовались, веселились. Но мы были закаленные.
Я очень доволен своим детством, и хотелось, чтобы и сегодня дети имели свободу общения с природой, чтобы видели, как доят корову и как попадает молоко на стол и в каком качестве. Как стригут овец, как щиплется курица и как появляются цыплята, как они растут, как их кормят, чтоб все это видели сами, а не узнавали из книжек. Как—то надо организовать так, чтобы всех детей пропускать через сельскую жизнь. На дальнем конце плана отец построил ригу – место, где сушили снопы зерновых перед молотьбой, лен перед тем, как делать из него волокно. А к риге пристроено крытое помещение – «ладонь» мы называли его – с глиняным полом. На нем после сушки обмолачивали зерновые цепями. Расстилались снопы на полу, и 3—4 человека цепями (двухметровый деревянный стержень с прицепленным на конце подвижным вальком) последовательно в такт друг другу били по снопам, выбивая из колосьев зерно. Меня скоро тоже включили в эту троицу, а потом и других братьев. Трудно было включиться в это тра— та— та, но интересно. Зерно потом проветривали на ветру и ссыпали в амбар, если был таковой. Особо интересная работа была – это косьба. Рядом с деревней лугов не хватало, чтоб обеспечить всех сеном. Поэтому выделялась так называемая пустошь в 10— 5 км от деревни. И вот туда большим коллективом выезжали на покос. Там, в лугах, ночевали, готовили еду, готовили – «били» – косы. Мужики и женщины, что покрепче, становились один за другим и начинали косить. У каждого свой прокос, по своей силе и ловкости. Но нельзя было отставать, тормозить общее движение. Лет в 12 я включился в этот процесс и так ловко научился косить, что под одобрение взрослых я не хотел уступать никому. Я чувствовал себя настоящим мужчиной. Вставали рано, чтобы как можно дольше косить при росе, легче при ней получалось. А когда «роса долой – косец домой», но мы не домой.
А те, что не косили, готовили завтрак и сушили сено. Работы хватало всем. И работа сопровождалась песнями. Только косцам не удавалось петь – не до этого было. Ну как не позавидовать тому времени, куда все ушло? Часто при косьбе попадали на пчелиные гнезда, маленькие ульи в траве. И ели свежий мед. Запах цветов, сена, свежесть всего растущего опьяняла людей. Счастливая пора!
Папа и мама с детства нас приучали поклоняться Христу. Хотя кажется мне, что они и сами не очень верили в бога. Правда, мама часто обращалась к богу, где надо и где можно было без этого: прости, Господи, помоги им (ему); господи, помилуй и т. д. Но в церковь ходила редко. Это ведь надо было идти в Даниловское за 3 км. Когда она была, как говорится, "в девках», то пела на клиросе. Голос у нее был хороший. Но семейные заботы бога отвели на второй план, и теперь она только нас учила, что надо любить бога и верить ему.
В углу у нас висела икона. И каждое утро, наскоро, и в праздники довольно надолго мы все пятеро детей выстраивались перед иконой и вслух читали молитву «Отче наш», которую хорошо знали папа и мама, так как они изучали ее в ЦПШ. По команде папы мы все дружно кланялись, не помню, до поклона или после него, крестились, что—то приговаривая. Потом новые веяния стали пробиваться и в нашу семью.
Если раньше папа с удовольствием приглашал попа Сергея в дом, когда он с хвостом людским шел по деревне, то теперь отказал ему в приходе. И мы уже не становились перед иконой. Но все—таки раза два на пасху я ходил с ребятами в церковь. Нет, не для того чтобы молиться, а чтобы посмотреть как идет богослужение, побиться яйцами, просто подурачиться.
