Трепло твой племяш. Идиоты из моей бригады уехали на трассу и забыли разрешение на проезд через газовиков. И вернулись за ним очень некстати.
– Ооо! А что видел? – Булат не унимался.
– Да миловались они, прям в кабинете. Он в кабинет, не постучавшись, зашел. Вышел вот сразу.
– Миловались – это как?
– Раком она стояла, как.
– Хрена! Коль, помнишь эту девчонку?! – Булат встречал эту новость экзальтированнее, чем я ребенком Новый год.
– Помню. Всё я помню, – злобно пробубнил Голубев.
– Ну так расскажешь? – сделал последнюю попытку Гена.
– Нет.
– Ну на нет, как говорится… Про Семеныча, может, хоть скажешь? Три месяца ему осталось, кто за него-то будет? А то слухи всякие, знаешь, ходят у нас.
– Да мне-то откуда знать, кто будет, Ген?
Я и правда не знал. Семеныч был как раз тем самым хозяйственным начальником. Его отправляли на пенсию, и все с нетерпением ждали, кто же займет его место.
– Ой, а что, папка тебе не докладывается? – оживился Голубев вместе со своим нехитрым сарказмом. Все притихли.
– Да я вроде уже рассказывал, своего отца я не видел ни разу, – безмятежно ответил я.
– Ну конечно, конечно. Не видел, да, – Голубев скептически кивал головой. – Пошли, мужики, покурим, что ли.
Они вышли молча. А закрыв двери, начали шептаться. У Булата не выходило, его шепот лихо разносился по тайге. Среди нераспознанных оборотов доносилось «да успокойся», «хорошо же сидим» и прочее леопольдовское.
Я был Романов. Эта одна из самых распространенных фамилий в стране также принадлежала главному инженеру нашей компании. После одного, так и не уложившегося в голове всей нашей службы, случая все мои коллеги стали считать, что я сын этого главного инженера-однофамильца.
Поначалу эта мысль даже не приходила никому в голову. В головном офисе компании было много куда более доходных и комфортных должностей. Какой высокопоставленный отец отправит сына гнить за грошовый оклад в крохотную, пятитысячную сибирскую деревню? Туда, где у компании даже своего офиса нет – мы снимали кусок здания под инженеров, деля его с магазином.
Случай, после которого мне стали приписывать несуществующие родственные связи с сильными мира сего, произошел три месяца назад.
В один из вечеров, посреди недели, мне позвонил мой шеф Семеныч и отправил проверить обходчиков на блокпосте. Формулировки были уклончивы, мотивы непонятны, но я и не шибко интересовался. Блокпост – это такой домик на реке, где живет пара мужиков и, не смыкая глаз, следит за трубой. Говоря языком технического регламента, осуществляют непрерывный мониторинг за состоянием подводного перехода. По-простому – спят, рыбачат и наслаждаются безмятежностью в лесном домике. Иногда, конечно, убирают снег, косят траву, но в основном радуются жизни за небольшую зарплату. Их единственной прямой обязанностью было ходить к манометру на трубе каждые четыре часа и передавать давление диспетчеру по телефону. Сам домик был довольно близко, всего в восьми километрах.
Среди одной из смен этих обходчиков был мужичок, к которому я особенно привязался, по прозвищу Фаиз. Он был потрясающим, доброжелательным рассказчиком, был прямым и бесхитростным, как советский трактор, и запекал самую вкусную щуку на свете.
Мы были земляки. Приземистый башкир, но только его здесь, правда, побаивались. Из старых деревенских баек я узнал, что он был единственным из оставшихся первых поселенцев, кто завалил медведя ножом. По словам Палыча, тоже одного из первых, это было двадцать два года назад, на спор. Правда ли это было – у самого Фаиза узнать было невозможно. Он отшучивался, говорил, что всё это глупое ребячество и уже вообще не помнит таких подробностей. Я же запомнил его любовь к сырой медвежьей печени – поедание этого яства было зрелищем не для слабонервных.
