Распорядитель никак не прокомментировал ее уход. Жестом предложил покинуть зал обладательницам брошей. Обернулся к остальным:
— В трапезную, дамы. Ужин вот-вот начнется, и не следует заставлять императора себя ждать.
Раньше в трапезной столы были выстроены вдоль стен, и мы устраивались за ними кому как в голову взбредет — ведь формально считалось, будто мы все равны. Сейчас же отдельно стоял небольшой стол, за которым расположились император и его мать, нас же рассадили за длинным столом, поставленным перпендикулярно императорскому, и на каждом месте стояла карточка с именем и титулом. И захочешь с кем-то сцепиться из-за места поближе к императорской персоне — не выйдет. Мы с Делией оказались недалеко друг от друга, примерно посередине длинного стола. Ближе к императору расположились обладательницы герцогских и графских титулов, на противоположном конце — нетитулованные дворянки, которых оказалось довольно много.
Сервировка ожидаемо была изысканной, и я невольно вспомнила дядю, в чьем доме стол всегда накрывался словно для торжественного приема. Дядя любил поесть, но не меньше вкуса еды ценил ее сервировку и застольную беседу.
Как-то, года за два до его смерти, я попыталась взбунтоваться: понятно, что при гостях не стоит водружать локти на стол и размахивать зажатой в кулаке вилкой, но без посторонних-то можно дать себе поблажку! Дядя ответил, что, если я не желаю есть, как подобает человеку моего положения, буду принимать пищу из глиняных мисок и руками, как до сих пор едят крестьяне.
Угрозу свою он исполнил, а я, с пару недель поупиравшись, сдалась — грубая глина рядом с фарфором выглядела нелепо, лезть в миску руками, наблюдая за безупречными манерами дяди, было вовсе невыносимо, и здравый смысл победил упрямство. Посади дядя меня на хлеб и воду в качестве наказания — я бы сопротивлялась куда дольше, но еда осталась прежней, так что даже поупиваться собственными страданиями не вышло.
Я мысленно поблагодарила дядю, где бы его душа сейчас ни находилась, наверняка он почувствует, что о нем помнят. Кто бы мог подумать, что его слова: «А вдруг ты окажешься за одним столом с императором» — станут пророческими.
И без его уроков я бы не справилась: отец-то вовсе меня ничему не учил, только радовался вслух, какая я у него выросла умница, да ворчал, что совершенно незачем «расшаркиваться» друг перед другом за домашним столом. Если бы не дядя, я бы сейчас, как некоторые девушки здесь, украдкой поглядывала на остальных, чтобы понять, какую вилку взять. Справедливости ради, таких было немного, в основном среди сидевших на дальнем от императора конце стола.
Не знаю, чего император хотел добиться этим ужином. Над столами висела тишина, прерываемая лишь едва слышным скрипом ножа о тарелку. Не стучали о стол приборы и бокалы — толстая подложка под скатертью глушила все лишние звуки. Когда одна из девушек поперхнулась, кашель показался настолько громким, что на бедняжку обратились все взоры в зале.
В такой атмосфере лишь немногие сумели сохранить здоровый аппетит. Как ни странно, я оказалась в их числе — видимо, беседы с дознавателем и герцогом на сегодня полностью истощили мою способность беспокоиться о будущем, а еда стоила того, чтобы насладиться ею, исподтишка разглядывая вдовствующую императрицу. Благо я сидела достаточно далеко от них, чтобы мое внимание осталось незамеченным. Тем более что ей наверняка было не привыкать.
