А ведь он почти поверил, что ей неинтересна битва за императора. Поверил в ее искренность и смелость, когда она осмелилась презреть приличия, чтобы помочь. Поверил, чтобы в следующий миг ощутить укол горечи, когда брошь досталась другой. И страх — сейчас.
«Это ты придумал, будто она — твоя истинная. Просто еще одна охотница за короной. Разве что, может, похитрее остальных».
Гневный рык заполонил его разум.
«Ты сам это знаешь!»
«Да, — пришлось ему признать. — Меня тянет к ней. Но если я пойду на поводу у этой тяги, чем я буду отличаться от пьяницы, готового променять все на свете за бутылку? Помнишь, чем кончил Карл?»
Еще один дар — или проклятье — чужая память. У драконов она была общая — и только всевышние знали, как при этом они умудрялись сохранить собственную личность, не растворившись в чужих воспоминаниях. Сам он до сих пор не был уверен, что остался собой, получив в полное распоряжение все воспоминания предыдущих императоров. Их битвы и интриги, победы и поражения, удачи и ошибки... Их страсти и сожаления.
В тот раз истинность свела слишком разных по духу созданий. Половина тысячелетия любви-ненависти, когда и вместе быть невозможно, и порознь — невыносимо. Она не выдержала первой, и тот несчастный случай вовсе не был несчастным случаем. Следом ушел дракон, и закономерно умер человек.
«Да уж получше тебя помню, — фыркнул Эрвин. — Но он хотя бы не струсил, как ты».
Император сам не понял, кто зарычал в следующий миг — дракон или он сам. А Эрвин, словно издеваясь, воспроизвел в голове слова, услышанные сквозь дверь несколько минут назад.
«Мне не за что на вас обижаться. В конце концов, пострадали вы, а не я… — И не преминул поддеть: — А она великодушней тебя»
Он едва удержал ругательство. Не дойдя пары ярдов до софы, вручил брошь соседке кудрявой блондинки в пышных оборочках — Эрвин услужливо подкинул имя, но император тут же его забыл.
Он откланялся, выйдя в коридор, замер у закрытой двери.
Волнение. Гнев. Но сколько он ни прислушивался, не уловил ничего похожего на зависть или подбострастие. Может быть, Эрвин прав?
И еще — облегчение, и от этого у него снова скрутился холодный узел в груди.
Она все-таки хочет стать императрицей. А те чувства, что ему было померещились, — лишь влечение. Ничего больше.
«Дурак», — рыкнул Эрвин.
Император не стал ему отвечать.
11. 11
Мелани
— Этого не может быть, — выдохнула «пирожное». — Это неправда!
— В самом деле? — пропел кто-то.
Я поморщилось — такое откровенное злорадство было неприятно. Но и император тоже — хорош гусь! Прекрасно же понимал, не мог не понимать, как воспримут подарки из его рук. Трудно было сказать сразу, что это не награда, а компенсация?
— Интересно, — еле слышно шепнула Кассия. — Вы обратили внимание — сейчас он выбрал среди тех, кто поторопился поздравить первых девушек, получивших подарки.
В самом деле? Я не заметила. По правде говоря, я даже толком не заметила, кого одарили в этот раз. Уставилась на императора, точно завороженная, и вообще обо всем забыла. Даром что иллюзия рисовала мне мужчину лет сорока: осанка, движения, голос, хоть тоже измененный иллюзией, — все выдавало молодость. Что тут у них во дворце за питомник молодых и потрясающе притягательных мужчин?
И что такое творится со мной? В университете хватало симпатичных парней, на которых было приятно посмотреть и с которыми было интересно поболтать — но не более. А сейчас… Сперва герцог, теперь император. Ради любого из этих мужчин, пожалуй, можно ввязаться в бои без правил.
