Откуда мне знать, что я имею в виду, до того как услышу, что говорю? - страница 30

Возникающее чувство радости является неотъемлемым компонентом всего, чем вы охотно занимаетесь, будь то секс, спорт, учеба или поедание бананов. Оно побуждает вас делать это вновь и вновь. Большинство наркотиков тоже усиливает активность дофаминэргических нейронов. В связи с этим данные вещества вызывают очень сильную зависимость. Лучше уж хорошенького понемножку.

Если этих примеров вам недостаточно, чтобы понять, какие побуждения вызывает у нас дофамин (а это не только радость), вспомните, что вы чувствуете, слушая свою любимую песню. Музыка, которая вам особенно нравится, направляет дофамин в центр поощрения{81}. Если по пути на работу вы включаете радио и у вас такое настроение, словно вы не проснулись в шесть часов утра, а готовы вырывать с корнем деревья или, по крайней мере, кусты, то это, скорее всего, проделки дофамина. Обусловленная его действием активность среднестатистических слушателей, толчком к которой стала песня, может решающим образом сказаться на распределении мест в списке хитов на ближайшие три года{82}. Такое же чувство может возникать и от прослушивания песен, которые имеют в общем-то грустное содержание («Ничего, я еще найду кого-нибудь получше, чем ты…»). Это помогает лучше понять, на что похоже сострадание. Оно тоже прекрасно и слегка печально.

Таким образом, мы перекинули мост от мотивационной психологии к социальным чувствам. Мы поняли, что зачастую наши действия основываются на ожидании, прежде всего на ожидании положительных эмоций. Поэтому готовность оказывать людям помощь предполагает наличие положительных эмоций и мотивации действий, которые, вероятнее всего, генерируются в рамках общего чувства заботы об окружающих.

Наш центр поощрения срабатывает, когда мы без всякого внешнего принуждения делаем что-то хорошее для окружающих. В связи с этим вентральная область покрышки, полосатое тело и орбитофронтальная кора активизируются не только тогда, когда мы получаем деньги, но и тогда, когда мы их жертвуем{83}. Поощрение, конечно, является не единственной причиной для пожертвований. Свою роль играет и эмпатия по отношению к окружающим, и модель психического состояния (способность понимать чужое сознание, или теория сознания – ТС){84}.

Это значит, что в мозге участника нашего эксперимента мы ожидаем увидеть активизацию, с одной стороны, зон, связанных с эмпатией и отражающих страдания другого человека (например, островковой доли), а с другой – зон, имеющих отношение к позитивным эмоциям и готовности к действиям (например, относящихся к дофаминовой системе).

Активизация происходит и тогда, когда вас буквально принуждают к счастью (например, когда у вас не остается выбора, делать пожертвование или нет){85}. Если все сработало как надо, в следующий раз вы уже с большим удовольствием будете жертвовать добровольно. А вы-то все время считали, что для счастья надо получать деньги, а не отдавать их! Все, кто считает, что мы жертвуем главным образом для того, чтобы иметь чистую совесть, правы. Но прежде, чем раздавать оценки, необходимо присмотреться к истокам этого феномена.

Ответить на вопрос, почему он закрепился в поведении, с эволюционной точки зрения не так-то легко. Если с эволюционными преимуществами секса, спорта и бананов все предельно ясно, то причины просоциального поведения выявляются несколько сложнее. Почему мы чувствуем себя хорошо, помогая другим? Когда мы делаем доброе дело, внутри нас самих разливается приятное тепло, и это чувство даже доставляет некоторый душевный дискомфорт. Где-то в глубине души мы полагаем, что готовность помогать окружающим должна вытекать из категорического императива Канта, то есть руководствоваться принципом, а не чувством, тем более таким эгоцентрическим.