Оля пошла под душ, второй раз за этот день. Теперь она смывала с себя прилипшие травинки. Я краем глаза наблюдала, как капли воды стекают по её коже.
– Жаль, что места на карте не осталось! – бросила я, пытаясь скрыть смущение. – Мы забыли тебя так снять – под душем.
Я всё же нацелилась и, из последних сил аккумулятора, сделала пару снимков. Камера выключилась.
– А ты пойдёшь?
– Не знаю… Прямо так, как ты?
– А что такого? Тут никого. Давай, иди!
Я замотала головой.
– Не знаю…
– Ну, ладно, я в дом. Сама решай – хочешь или не хочешь!
Оля не стала вытираться, не накинула халат. Просто стряхнула с кожи капли воды и, мокрая, босая, побежала в дом.
Ладно, делов-то! Я сбросила платье. Всё равно мои трусики уже почти промокли от жары или… не знаю. Так что я просто осталась в них, встала под душ.
Оля вернулась, уже в банном халате. Хотя «в халате» – это громко сказано. Она просто набросила его на плечи, даже не завязывая пояс. В руках у неё было чистое полотенце. Она подошла, положила его на скамейку под окном.
– А хочешь, потом тебя поснимаем?
Я чуть не выронила мыло.
– Что?
– Просто… Почему бы и нет?
Может, Оля читает мои мысли? Или просто подзадоривает меня, играя, проверяя, насколько далеко можно зайти? Она уселась на скамейку, так и не запахнув халат, продолжая спокойно наблюдать за мной.
Я почувствовала, как жар заливает мои щёки.
– Нет! Зачем?
– Просто так! Разве ты никогда не фотографировалась?
– Нет!
– А Платон? Он тебя не снимал?
Я сглотнула.
– Просил однажды. Но… Нет, я ему не позволила.
– Прости… Опять напомнила тебе о нём.
– Напоминай. В этом нет ничего такого.
Оля кивнула, показала на полотенце.
– Это тебе.
А потом потянулась, зевнула.
– Пойду, прилягу, устала.
Она ушла в дом, оставив меня одну.
Я наконец стянула с себя мокрые трусики, сполоснула их и повесила на верёвку. Никого нет, никто не видит. Я стояла на траве, влажная, тёплая после воды. Платье скомкано валялось на стуле спасительной тряпочкой.
Я посмотрела на него, и вдруг… испугалась. Мне уже не хотелось его надевать.
Потом я собрала журналы в стопку и отнесла их на веранду. На столе стояла неприбранная посуда – нужно было убрать и помыть. Я быстро всё собрала и понесла на кухню. Но не дошла. Тогда я не смогла. Дойдя до стула, я наспех надела платье, словно избавляясь от возможного, нет, неминуемого позора – быть застигнутой вот так, совершенно голой. Тогда я его всё же надела… Но сейчас, вспоминая тот момент, понимаю – я не стала этого делать. Осталась обнажённой. И с того дня такой оставалась всегда.
В фотографиях любимых
В фотографиях себя
Для себя одной хранимых
Объяснения есть меня
Без одежды, без изъяна
Вот какая я была
Где привычна, нет обмана
Роль любимая моя
Вся раскрыта, вся свободна
И загадка в тот же миг
Вся мягка и так проворна
Просто тело
Светлый лик
И волнительно спокойна
И бесхитростно умна
Я раскрылась
Мне удобно
Принимать такой себя
Неминуема расплата
Будет, может не сейчас
Юные года, утрата
Возрожденные для нас
Только лишь взгляну
Всё вспомню
Стану прежней молодой
И упрямой и свободной
Нежной, полностью нагой
И плевать, что дальше будет
Только радость, только свет
Откровенностью разбудит
Мой из прошлого привет
Позабытые желания
Озорство и колдовство
Счастье сладкого признания
Совершенства своего.
Мы с Платоном поссорились… хотя, наверное, это было даже не ссора. Скорее – я сама захотела наказать его, лишив себя. А в итоге наказала только себя.
