– О чём задумалась? – Оля толкнула меня в бок.
– О том, когда я в последний раз чувствовала себя по-настоящему свободной.
Она посмотрела на меня внимательно, потом улыбнулась.
– Так ведь свобода – это не место и не время. Это то, что у тебя внутри.
Я молчала. Возможно, она была права. Но тогда почему внутри всё ещё сидел этот этот страх.
Мы молча шли по узкой тропинке, стараясь не наступать на выступающие корни и камешки. В воздухе стоял терпкий запах нагретой солнцем травы и влажной земли. Слышится шелест листьев, легкий плеск озера, уже далеко позади нас.
– Ты не обиделась? – вдруг спросила Оля.
– Нет. – Я покачала головой и улыбнулась. – Это было… странно, но весело.
Она фыркнула.
– Да ладно, тебе понравилось! Признайся, ведь было что-то такое, чего ты сама от себя не ожидала?
Я задумалась. Было.
Что-то глубоко внутри меня шевельнулось в тот момент, когда я бежала босиком по траве, когда ветер касался кожи, когда я смеялась так искренне, без остатка, забыв обо всех тревогах.
– Наверное… да.
– Вот видишь! Ты слишком зажата, дорогая. Надо расслабляться, жить!
Я только усмехнулась. Оля всегда была такой – порывистой, спонтанной, смелой. А я… я все еще боролась с этим внутренним напряжением, с тенью каких-то страхов и запретов, что сидели во мне с детства.
Мы вышли на дорожку, ведущую к даче. Уже виднелся забор, за которым нас ждал Олег.
– Пойдем, голышонок, пока он там всю картошку не сожрал! – весело бросила Оля.
Я фыркнула и, нагнав её, легонько толкнула плечом.
– Кто тут голышонок?!
Она засмеялась. А я поймала себя на мысли, что всё поменялось неизвестным образом, особенно сейчас.
Мы вернулись на дачу. Олег уже начистил картошку и жарил её с луком. Мы сделали салат из помидоров и огурцов, нашли банку тушенки из каких-то древних запасов и поужинали. Болтали за чаем, лениво перебрасываясь словами. Уже совсем стемнело. Они ушли к себе спать, оставив мне всю немытую посуду и беспорядок на столе. Завтра Олег уедет рано, оставив нас с Олей на несколько дней совершенно одних.
Мысли о случившемся днем крутились в голове, но я старалась не копаться в них слишком глубоко. В последнее время такие размышления приводили только к бесконечным петлям тревоги. Я посмотрела на небо – звезды должны были светиться миллионами далеких миров, но яркий свет на веранде заслонял их, оставляя только отражение лампы в стекле окна. Там, в комнате, где спали Олег с Олей, свет уже погас.
Я убрала со стола, сложила посуду, погасила свет. Теперь темнота больше не казалась пугающей. Скорее наоборот – манящей, глубокой, живой.
Вдруг я вспомнила, что не повесила свой купальник сушиться. В чем я завтра буду плавать? Я вышла во двор и нашла брошенные второпях наши мокрые вещи и полотенца. Их нужно было сполоснуть.
Летняя кухня стояла в стороне, чуть в тени деревьев. Я зажгла свет, вымыла посуду, потом принялась за купальники, отжала их и развесила на веревке. Намочила сарафан. Ладно, раз уж так – его тоже стоит постирать. К утру он точно высохнет.
Я выключила свет и замерла. Тишина. Густая, обволакивающая, мягкая. Ночь, теплый воздух, темное небо, которое теперь, наконец, засияло миллионами огней.
Я сняла сарафан, быстро прополоскала его и тоже развесила рядом с купальником. Теперь я стояла под открытым небом, обнаженная, лишь с каплями воды на коже. Дыхание стало чуть глубже.
Шаг вперед – и воздух ласково обволакивает меня, прохладный и легкий, гладя горячую кожу. Вокруг никого. Только звезды, только я.
