Падение с яблони. Том 2 - страница 22



Харьковский облюбовал у тропинки копну старой соломы, прогретую солнышком, и рухнул на нее. И как только я поравнялся с ним, ноги мои тоже подкосились. Просто отказались идти. И я пристроился рядом с другом.

Англичанка, поняв наше намерение, вспылила:

– Где останавливается автобус? Я пойду сама!

Я сказал:

– Лариса Васильевна, вы прекрасно знаете, где останавливается автобус.

Она окинула меня негодующим взглядом и пошла. Харьковский для приличия окликнул ее. Негромко, чтобы вдруг она не остановилась. И она ускорила рассерженный шаг.

Гора свалилась с плеч, дышать стало легче. Мы прошлись по ее косточкам. И настроение чуть приподнялось.

Потом решили пойти ко мне домой. Она стояла на остановке вполоборота к нам. А мы, не глядя на нее, нагло прошагали мимо.

Сегодня после практики мы зашли в бурсу и нарвались на свою Кошелку. Она стояла на лестничной площадке у зеркала и пыталась что-то рассмотреть на своей физиономии. Завидев нас, она рванулась навстречу.

– Скоты! Подонки! Бросили женщину! Соболевский, ты превращаешься в настоящего хама! Ты теряешь себя! Ты становишься ничтожеством прямо на глазах! Остановись, пока не поздно! Благородство никогда не вернешь!..

– Оно, как девственность, теряется только один раз! – добавил я ей в тон.

– Чтобы завтра же принес мне мою книгу! – вскрикнула она. – Я не хочу иметь дело со свиньей! И я не верю, что ты читаешь Данте! Не верю!..

И в ответ из меня совсем непроизвольно вылилось:

Нагие души, слабы и легки,
Вняв приговор, не знающий изъятья,
Стуча зубами, бледны от тоски,
Выкрикивали господу проклятья,
Хулили род людской, и день, и час,
И край, и семя своего зачатья…

– Подлец, Соболевский!.. Какой ты подлец!!!

– Все мы подлецы, Лариса Васильевна, – тихо закончил я.

– Я тебе отомщу! – процедила она сквозь зубы. – Ты у меня еще поплачешь!

И мы разошлись.

– Это ненадолго, – сказал Харьковский. – Завтра все начнется сначала… Но классно ты ей стихи подкинул! Надо самому шо-нибудь выучить.

116. И я попятился…

6 марта. Вторник.

В начале занятий англичанка грозилась убить меня. В конце – уже улыбалась и извинялась за вчерашние оскорбления.

– Прости меня, Соболевский, прости! Я с ума схожу от любви. Можешь оставить себе Данте на сколько хочешь. Не обижайся на женщину, которая тебя любит…

– Да я и не обижался, Лариса Васильевна. Но Данте я принесу…

– Нет-нет, не надо! Хочешь, я тебе его подарю?.. Хочешь?

– Нет-нет, спасибо. Зачем мне подарки?

– А почему ты не хочешь? Что ты сейчас подумал? Ты подумал, что я потребую что-то взамен? Ты подумал, что я потребую твоей любви? Глупый! Кто же требует любви! Этого нельзя требовать…

– Что-то вы очень противоречивы, Лариса Васильевна.

– Я просто люблю тебя, Соболевский. И все мои глупости – отсюда! Я схожу с ума и страдаю. Ты должен это понять…

И я попятился назад, поскольку она угрожающе надвинулась на меня.

А после обеда Марина Бисюхина отвела меня в сторонку и тихо, доверительно поинтересовалась, где мы собираемся отмечать 8 Марта.

Я сказал, что мы думаем над этим вопросом, но пока ничего не придумывается.

Она предложила завтра встретиться всем вместе и устроить коллективное придумывание.

По поводу моего синяка Харьковский пустил героическую утку. И теперь все, кроме мастачки, посматривают на меня с уважением. Я отказываюсь давать подробности своих деяний.

117. Торчок и выброшенная тряпка

10 марта. Суббота.

После практики мы с Харьковским забрели в бурсу. И в кабинете химии случайно напоролись на англичанку. Кажется, впервые она этому не обрадовалась. Ибо застукали мы ее там в упоительном уединении с молодым возлюбленным.