– Ты ещё не догадываешься? – жёстко спросила Иш-Сак-Кук, – Ты же запретил ей работать на кухне. Ты показал, что недоволен ей и её работой.
– Я не говорил, что недоволен, – возразил Павел, – я лишь хотел приготовить то блюдо, которое она просто никогда не видела.
– И что это за кушанье? – в словах Иш-Сак-Кук проснулся интерес, – Неужели что-нибудь из еды вашего времени?
– Это я попросила Паш… Пакаля приготовить мне пельмени, – робко вставила Сашенька – Иш Цак.
– Пельмени? – расхохоталась правительница. Настроение женщины резко улучшилось, – ну, почему бы и нет.
Она строго взглянула на Павла.
– Я отдам соответствующее распоряжение! Будут вам обоим ваши пельмени! – выговорила она, – Но только ты никогда, никогда не вмешивайся в кухонные дела! Это недостойно мужчины вообще, а в частности правителя, каким тебе надлежит стать в будущем.
– А если я не хочу?
– Ты уже дал согласие! Помнишь? Обратного пути теперь для тебя нет.
– Но, может, тогда вернуть обратно Сашеньку?
Александра вскрикнула и поспешно прикрыла рот ладонью. В глазах её плеснулась боль вперемешку с отчаянием и надеждой. По лицу девушки пронеслись невысказанные противоречивые эмоции.
– Я…я, – пролепетала девушка, переводя взгляд с одного собеседника на другого, – я не знаю…, мне не хочется покидать Павла, но и по дому сильно скучаю…
Иш-Сак-Кук, скрестив руки на груди, с нескрываемым интересом наблюдала за промелькнувшей бурей чувств.
– Помнится, что ты сама в далёком будущем просила доставить тебя к…
Она резко прекратила разговор и прислушалась. На бледном лице правительницы появилось слабое подобие не то улыбки, не то усмешки. Женщина критически оглядела супругов и, не добавив ни слова, величаво направилась к выходу. Взявшись за полог, женщина обернулась к Павлу. Внимательный взгляд её, казалось, проник в самый мозг молодого человека.
– Не забывай, что ты теперь не Павел… Вадимович, как тебя звали в прошлой жизни, а К’инич-Ханааб – правитель Лакам-Ха! Занимайся именно тем, что тебе положено по статусу!
Она решительно вышла. Затихая, прошлепали по плитам подошвы сандалий.
Павел устало опустился на циновку. Он никак не мог ожидать, что простой разговор с могущественной женщиной, некогда провозгласившей его своим сыном, может вызвать такое напряжение сил.
«Лучше бы сам К’инич-Ханааб оставался на троне, – мелькнула непрошенная мысль, – насколько бы всё было проще».
Рука Павла механически принялась разводить краску для письма: чёрную для записей и красную для выставления оценок.
В комнату неслышно вошёл Ах-Яшун, сжимая в руках пачку бумаги. Он бросился к Павлу.
– Владыка К’инич-Ханааб, – торопливо говорил он, – позвольте мне самому заняться красками…
Павел уступил место ученику, а сам, устроившись возле невысокого столика, разложил принесённый мальчишкой лист и занёс над ним тонкую тростниковую кисточку. Несколько штрихов, и на бумаге появился вполне узнаваемый портрет склонившегося над маленькими глиняными стаканчиками мальчишки. Хитро усмехнувшись, Павел медленно подписал под рисунком: приготовление краски для письма.
К молодому человеку осторожно приблизилась девушка. Нежно обхватив его плечи руками, она прижалась к нему щекой. Павел отложил кисточку в сторону и привлёк её к себе.
Девушка приложила к губам палец, указав глазами на замершего в сторонке мальчишку. Дескать, не время ещё.
Ах-Яшун демонстративно отвернулся, делая вид, что всецело поглощён своим занятием. Однако, шуршание палочки ощутимо замедлилось.
