– Откуда вы знаете, что я военный? – Андрей внимательно смотрел на отца Евгения.
– Так… по выправке видно, – отвечал тот, не сморгнув. – Выправка, она всегда скажется… А мы тут сидим и думаем, что же нам теперь с хулителем нашим делать. Отец Клим уж совсем, было, собрался на него в милицию писать. И я поддерживаю ради спасения всего стада…
– И овцу надо искать! – возразил отец Александр. – А он же не овца, не овца!..
– А вот отец Александр заступничает, добрая душа, – продолжал игумен. – Я и сам понимаю, что по-христиански должны простить. Однако боюсь, как бы до смертоубийства не дошло – силища в нем немереная.
– Вы знаете, что его в тюрьму могут посадить после вашего заявления? – спросил Андрей, обращаясь к отцу Климу.
– Могут или не могут – вам что за дело! – огрызнулся иеромонах.
Он мрачно вращал солонку в виде Лотовой жены, превратившейся до пояса в столп. У настоятеля испуганно расширились глаза. Повисла пауза.
– Вы тут, я вижу, строительство ведете… – проговорил Борисыч, чтобы замять неловкость.
– Да!.. – подхватил настоятель. – Губернатор о спасении души печется: кельи для братии, рухольная, трапезная, – все на его пожертвования… Если есть желание, можете пройтись посмотреть ─ отец Климентий у нас за прораба, это его любимое детище… Только, боюсь, ему сегодня не до прогулок…
– Да нет… – испугался Борисыч, что поведут осматривать стройку. – Я к тому, что подъезда хорошего нет…
– А вы, наверное, с Кутерьминского тракта заехали? – ответил настоятель. – Так к нам другую дорогу ведут, с Краснополянского. Хотя до него от нас дальше, но до города ближе получается.
Борисыч стал расспрашивать про новую дорогу, и настоятель подробно объяснил, как проехать.
– Все-таки как насчет: «прощайте врагов своих»? – спросил снова Андрей отца Климентия.
– Может, узилище ему на пользу пойдет: по меньшей мере, пить там перестанет, – сказал добродушно отец Евгений.
– Вы сами были в тюрьме?.. – спросил Андрей сухо, но тут Борисыч перебил его:
– Эта солонка не из Германии случайно? Я видел такие же, немецкие: старички, старушки – солонки, перечницы.
– Нет, это наши умельцы делают.
– Надо же, – удивился Борисыч, – какое мастерство!
– У меня к вам просьба, отец Климентий, не подавать на того безумного заявление. В тюрьме он погибнет окончательно.
– А если здесь погибнет кто-нибудь невинный! – вдруг поднял свое пылающее гневом лицо отец Клим. – От него житья нет! Братья на рыбалку собрались, пошли на огороды червей накопать – он выдумал, что они там за женщинами в бане подглядывали. И вся деревня теперь гогочет, а они из дому выйти не могут!..
– И все-таки я вас очень прошу не подавать на него заявления: к чему умножать зло, – проговорил Андрей. – Мы ведь не можем знать, что с ним и с нами будет. Может быть, он увидит, что вы его прощаете, и сам образумится…
– Вот и я о том же: неисповедимы пути господни – и завтра мы снова обретем брата, – возбужденно заговорил отец Александр, на девичьих щеках его выступил пятнистый румянец; глаза, навыкате, заблестели, он сглотнул по-лягушачьи и моргнул: – Ах, какая благостыня снизошла, – брат Клим, прости!
– Отец Александр у нас навроде Алеши Карамазова: последнего злодея готов простить, – засмеялся игумен. – Ну что, давайте попытаем. А? Отец Климентий? Давайте еще раз попросим у господа нашего терпения и поддержки, – может, и вправду образумится, а? Как считаешь, Клим?
