– Если ты захочешь приобрести необходимые книги, я буду давать тебе на них деньги, Пантолеон. Для меня важно, чтобы ты был счастлив. Я знаю, что трактаты мудрецов прошлого стоят дорого, но мне не жаль средств. Главное, чтобы книги тебе пригодились.
– Я знаю, как ты глубоко любишь меня, батюшка, – пробормотал Пантолеон смущенно.
Он все еще был в восторге от известия о своем возможном зачислении в школу Евфросина. Сердце бешено стучало у него в груди. Но по своему складу натуры Пантолеон умел сдерживать страсть, и поэтому сейчас лишь его сверкающие темные глаза выдавали то волнение, что по-прежнему бурлило у него в душе.
Твоя мать Еввула гордилась бы тобой, – в голосе Евстрогия прозвучала тоска.
– Απαγορεύσεις πάντα την αγάπη1, – восхитился Пантолеон. – Поистине лишь такой должно быть то чувство, что приковывает нас к женам!
– Не нужно брать с меня пример, – вздохнул Евстрогий, положив трактат на край стола. – Любовь к Еввуле в конце концов сделала меня несчастным. Да, вступив в брак с ней, я познал великое благо. Каждый день дарил мне наслаждение. Просто сидеть рядом, держать в своих руках ее маленькие пальчики, смотреть, как ветер играет ее распущенными кудрями, как тени падают на тонкое личико, доставляло мне огромное наслаждение. Но боги отняли у меня мою Еввулу. Αδικία! Я долго гневался на них. Но потом мне пришлось смириться. Есть вещи, которые неподвластны нам, обычным людям. Волю богов нельзя оспорить.
– Но Диоскурид утверждает, что богов не существует, – сказал Пантолеон, вспомнив учение одного из ранних лекарей Греции.
– Я не желаю слышать глупые теории твоих богохульников! – взорвался Евстрогий. – Боги вершили судьбы человечества задолго до рождения Диоскурида! Их могущество неоспоримо!
Пантолеон погрузился в молчание. Ему было известно, что отец часто впадает в гнев, поэтому обиды он не чувствовал.
– В Еввуле сосредоточилась моя жизнь, – угрюмо проговорил Евстрогий. – Никогда другая женщина не сможет занять ее место. Я стал одиноким, озлобленным, ожесточенным. Все то светлое, что жило во мне, погибло.
– Нет, – тихо возразил Пантолеон. – Ведь ты любишь меня. А это значит, что твое сердце еще не очерствело. Просто в тебе живет давняя боль, которая никогда не исчезнет.
– Верно, – кивнул Евстрогий. – Когда я женился на твоей матери, то рассчитывал, что она переживет меня, ведь она была еще совсем юной девушкой. Впервые я ее увидел в доме ее родственников, знатных греков, куда меня привели общие знакомые. Я сумел расположить ее своим добрым отношением, ибо мое сердце охватила любовь, а это чувство, если оно действительно искреннее, способно делать так, что кажется, будто человек, который его испытывает, источает странную теплую силу. А между тем, я был ее старше на целых пятнадцать лет! Она согласилась стать моей женой. С той поры мне довелось познать человеческое счастье, которое было очень недолгим.
Опустив голову, Евстрогий тяжело вздохнул. Раньше, говоря о жене, он плакал, но теперь лишь ощущал тяжесть на душе.
– Она была бы горда, узнав, что ты будешь учиться у самого Евфросина, – проговорил Евстрогий, внезапно осознав, что его недавняя грубость могла обидеть сына. – Не гневайся на меня, Пантолеон. Я бываю резок с людьми.
– Резкость это неплохо. Гораздо хуже обман, лукавство, лицемерие, – ответил сын.
Подойдя к Пантолеону, Евстрогий положил руку ему на плечо.
