– Но ведь это правильно, Вассой! Даже Гиппократ считал, что с бедняков врач не должен брать денег! – воскликнул Пантолеон.
Вассой подумал о том, что его юный хозяин был в душе еще очень наивен, ибо желал содействовать нуждающимся бесплатно. Но, размышляя о характере Пантолеона, он вдруг предположил, что желание лечить безвозмездно вызвано не наивностью, а великодушием молодого человека. Это изумило Вассоя. Впрочем, он ничего не сказал Пантолеону.
Постучав в ворота, они подождали, пока им откроют, а затем проследовали по узкой дорожке к огромному дому Евфросина.
Приближаясь к крыльцу, Пантолеон уже не говорил Вассою о своем смущении, но раб видел, что юноша нервничает. На сей раз слуга Евфросина велел спутнику Пантолеона остаться в прохладном вестибюле.
Евфросин хотел беседовать с гостем наедине. Тяжело вздыхая, Пантолеон поднялся на второй этаж и, миновав галерею, вошел в просторный зал с высоким куполом. Здесь висел полумрак. В нише возвышалась изящная мраморная статую богини Панакеи, одной из дочерей Эскулапа. У ее подножия потрескивал горящий алтарь.
Евфрасин стоял возле статуи, повернувшись к ней спиной. Взор его был прикован к высоким дверям, в которые стремительно вошел Пантолеон.
– Приветствую, господин, – сказал юноша, слегка поклонившись.
Усмехнувшись, Евфросин осмотрел этого невысокого тонкого греческого аристократа, вновь вспоминая те редкие случаи, когда ему доводилось видеть его на городских улицах. Его удивила чрезмерная хрупкость юноши, но едва его опытный взор скользнул по жилистым худым рукам с гибкими длинными пальцами, как он сознал, что за изяществом гостя скрывается человек твердый духом и склонный к врачеванию.
– Ты веришь в Высшие силы, Пантолеон? – осведомился он.
Подумав несколько секунд, юноша пожал плечами.
– Мне трудно представить, что внутри каменных изваяний, которым мы приносим жертвы, есть душа, – признался он.
– Но ведь наши правители Августы верят в богов! Диоклетиан, к примеру, считает себя сыном Юпитера, – молвил Евфросин.
Пантолеон не удержался от улыбки.
– Очень сомневаюсь, чтобы такой умный император, как Диоклетиан, действительно считал себя сыном Юпитера, – сказал он.
Удовлетворенно кивнув, Евфросин приблизился.
– У тебя дерзкий ум! Ты отважен! В твоем сердце есть решительность! Все это замечательно для врача. Скажи, чьи труды ты предпочитаешь?
– Ближе всех мне труды Гиппократа, – сказал Пантолеон. – Поистине это был выдающийся человек, пример с которого должны брать все врачи. Мне нравится то, что он советовал уделять внимание в первую очередь физису больного, всячески стимулировать естественные способности организма, чтобы человек выздоравливал сам. Каждая болезнь ведь, в конце концов, имеет естественную причину, даже если ее вызвало наказание… хм… богов!
– Я одобряю то, что своим примером для подражания ты избрал Гиппократа, – заметил Евфросин. – Но и другие гении прошлого, такие как Диоскурид, Герофил или Соран Эфесский, тоже достойны внимания!
– О, да! – вскричал Пантолеон, воодушевленно. – Герофил ставил диагнозы по пульсу больного! Он сравнивал пульс с музыкой!
Увидев, каким восторгом зажглись огромные темные глаза юноши, Евфросин почувствовал к нему симпатию. Придворному врачу редко удавалось найти учеников, которые с таким же искренним восхищением говорили о трудах мудрецов, живших много лет назад.
– Я понимаю, как важно для тебя постигнуть мою науку, бесценный Пантолеон, – проговорил он. – Но быть врачом- это значит каждый день наблюдать чужую боль. Очень тяжело взирая на людские страдания не очерстветь сердцем!
