Улыбка сияет, глазам больно.
Но… не цепляет.
– Добрый день, Тимур Александрович. Можно?
– Вы уже пришли. У вас ко мне какое–то дело? Что–то срочное?
– Да, – смущенно порхают черные ресницы. – У меня вот… для вашей дочки. Подарок.
Из–за спины появляется небольшая коробочка. Под прозрачной пленкой – кукла. Из тех, что не для игр, а для коллекций. Поставить на полочку, любоваться, но никак не играть. А Тася любит именно играть. Смотреть – не ее вариант. Но кукла красивая, бесспорно, дочь будет визжать от восторга.
– Передайте ей, пожалуйста.
Неожиданно. Даже теряюсь на мгновение.
– По какому поводу подарок?
– Без повода. Мне подарили, а такая у меня уже есть. У меня вообще много кукол. Мои близкие знают о моем увлечении, дарят. Иногда куклы повторяются, и я раздаю.
Вот – сама в подружки напрашивается. И с Тасей пытается сойтись. Бери, действуй. Красивая же девушка.
– Таисия маленькая еще для… такого рода игрушек. Коллекционных, – поправляюсь. – Не могу принять, Елена, извините.
Расстроенно поджимает губы.
Я дурак, да. Но если не мое, что делать?
– На следующей неделе в ваш отдел придет новый сотрудник. Предупредите Галину Ивановну, подготовьте рабочее место.
– Новый сотрудник… вместо меня? – вспыхивает испугом.
– Нет, новый сотрудник вам в помощь. Я планирую расширить штат, работы вашему отделу прибавится тоже.
– Ясно. Поняла, – с облегчением. – Я тогда… пойду?
– Идите, Елена. Хорошего дня.
Кивнув, уходит.
Ну, как–то так.
Кормлю свекровь супом с ложки. Лицо у нее привычно недовольное. Негатив после больницы прет с удвоенной силой, особенно когда Бориса дома нет. При нем выражение лица у нее страдальческое.
Не обращаю внимания на ее недовольство, абстрагируюсь, мысленно выстраиваю зеркальную стену, чтобы не принимать на себя флюиды свекрови. Она теперь на меня влияния не имеет. Раньше я старалась быть хорошей женой и невесткой, теперь – без надобности.
– Невкусно? – спрашиваю не из участия, а чтобы разбить эту оглушающую тишину, которая разбавляется только чавканьем женщины.
– Нет, – проглотив, морщится.
Я даже рада, что ей не нравится.
– Скажу Борису, чтобы заказывал в ресторане.
Забираю поднос с почти полной тарелкой супа, нетронутым хлебом. Оставляю на тумбочке чай и печенье в вазочке.
Левая рука у свекрови почти не двигается, зато правая – вполне рабочая. При желании – и поест, и попьет. Но она вредничает и отказывается шевелиться вообще хоть как–то. Почти не разговаривает.
Оставляю поднос на кухне, возвращаюсь в комнату Аллы Васильевны. Здесь сильно пахнет лекарствами, от запаха мутит. Но нос быстро привыкает, если находиться тут больше минуты.
– Сейчас придет Валентина Петровна, присмотрит за вами. Мне нужно съездить в салон.
Свекровь мычит и трясет головой – не хочет оставаться с сиделкой, нанять которую заставила Бориса я.
А я не хочу оставаться с ней. И вообще в этой квартире.
Я не подписывалась сидеть лично!
Я вообще жду развода!
Я просила развести нас немедленно. Нам дали месяц на примирение. Борис настоял на трех. Раздел имущества – только через суд – тоже по настоянию Миронова. Он вообще против развода. Твердит, что любит.
От большой любви грозит оставить ни с чем, даже без салона, ага.
Но я же понимала, что просто не будет.
Вика говорит, мне нужен адвокат, но к кому бы я ни обращалась, как только они слышат фамилию, отказываются даже консультировать.
Хорек недоделанный! Везде подсуетился.
