Парадокс божественного замысла - страница 5

Это направленное различение возможно только внутри состояния, которое Библия обозначает как присутствие. Присутствие в данном контексте не следует понимать как физическое нахождение, как эмпирически наблюдаемое «здесь» или как субъективное ощущение близости. Речь идет о структуре открытости, в которой нечто, происходящее или существующее, становится значимым не по внешнему критерию, а по внутренней форме, в которой оно воспринимается как способное вызвать ответ. Присутствие не зависит от дистанции, оно не определяется точкой зрения, оно не может быть зафиксировано. Оно удерживается только в том случае, если сохраняется внутренняя направленность, при которой воспринимающее сознание остается открытым тому, что не сводится к объекту.

Человек в первичной структуре мира, описываемого в Бытии, не наделен функцией управления и не поставлен над сотворенным. Он не утвержден как центр системы, но как тот, кто включен в уже различенную реальность, и в силу своей способности различать может участвовать в ней не в режиме власти, а в режиме отклика. Название вещей, которым он занимается, не является актом обладания. Оно возможно только потому, что вещи уже даны в различенной форме и могут быть узнаны как значимые. Человек различает не в силу внешнего наблюдения или аналитической процедуры, а потому, что пребывает в поле смысла, в котором сами вещи начинают звучать – становятся различимыми, откликающимися. Его восприятие не техническое и не рациональное, оно держится на способности к присутствию, внутри которого возможно распознавание.

Смещение, которое впоследствии будет обозначено как грех, происходит не на уровне действия, не как нарушение правила и не как сознательное противостояние Богу. Оно происходит в самом основании восприятия, в момент, когда направленность теряется, а различие перестает быть обращающим. Слово, которое прежде воспринималось как голос, теперь становится объектом интерпретации. То, что раньше требовало отклика, превращается в предмет анализа. Бог больше не слышится, Он становится тем, о ком можно говорить.

Этот переход от слышания к интерпретации, от отклика к наблюдению, от участия к дистанции обозначает изменение самой конфигурации отношения к реальности. Речь идет не о появлении зла в моральном смысле, а о радикальном изменении способа воспринимать, внутри которого исчезает сама возможность быть в обращенности. Это «слышание» – не физиологический акт и не метафора. Это то состояние восприимчивости, в котором различие не анализируется, а узнается как зов. Слышание – это форма присутствия, в которой различаемое переживается не как объект, а как обращенность. Это не реакция на звук и не результат внимания, а способ быть затронутым тем, что не подлежит фиксации. Это не восприятие в привычном смысле, а безмолвное узнавание – такое узнавание, которое предшествует разделению на внутреннее и внешнее, предваряет мысль, не сводится к ощущению и удерживает различие как соприсутствие. С этой точки зрения грех не может быть описан как проступок, поскольку не существует еще структуры, в которой проступок возможен. Нет закона, нет наказания, нет нормы. Есть только утрата направленности, при которой исчезает различие между тем, что способно вызвать внутренний отклик, и тем, что просто присутствует, не затрагивая. Страх, стыд и стремление укрыться, описанные в тексте сразу после нарушения запрета, не являются следствием санкции. Они возникают как симптомы уже свершившегося внутреннего сдвига. Человек больше не чувствует себя включенным в поле отклика, он воспринимает себя как объект, находящийся под взглядом. Он не может различать не потому, что не хочет, а потому что его восприятие больше не настроено на обращенность. Исчезает не форма, а возможность участия.