– Боже. – Ребекка обвела рукой его халат. – Он вообразил себя Хью Хефнером.
– Джеем Гэтсби, – добавил я.
– Что?
– Гэтсби.
Она пожала плечами.
– Я тебя не слышу, музыка очень громкая, – прокричала Ребекка и смущенно показала на свои уши. Ноах схватил ее за руку, подмигнул мне и увел Ребекку из кухни. В другом конце гостиной я заметил Амира, он уже нашел Лили. Я остался один.
Я беспомощно бродил по дому, пробирался сквозь толпу гостей, не обращая внимания на пристальные взгляды, обходил танцующих и лужи пива. Я вдруг заметил, что сзади у меня болтаются цицит, заправил кисти в брюки и упрекнул себя за то, что так стесняюсь – вдруг кто-то заметит цицит. Так и не найдя никого, с кем можно было бы поболтать, я поднялся по широкой свеженавощенной лестнице. На втором этаже было тише, прохладнее на добрых десять градусов, и головная боль прошла точно по волшебству. Я оперся на перила, вздохнул с облегчением, глядя на толпу внизу, и вдруг услышал фортепиано. Я прислушался: играли уверенно, сдержанно, точно. Я медленно отправился на звук. Подергал какую-то дверь – заперта, из комнаты доносятся страстные стоны. Я шагал по коридору, мелодия изменилась, повторялась то громче, то тише, умиротворение сменилось неистовством. В конце коридора обнаружился сумрачный кабинет, дверь была приоткрыта. Стараясь не шуметь, я осторожно толкнул дверь и заглянул в комнату. Посередине сидела, склонившись к роялю, София и играла, оживленно потряхивая головой. Длинные пальцы ее налетали на клавиатуру под неожиданными углами, вновь и вновь выстукивали одну и ту же музыкальную фразу; чуть погодя София опустила правую руку, и скругленная левая кисть, оставшись одна в крайних левых октавах, мягко извлекала из клавиш тающий шепот.
Я протиснулся в дверь. София царственно выпрямила спину. Я решил было, что она доиграла, но ее правая рука, дотоле медлившая на колене, вдруг резво вскочила на клавиатуру. София стремительно вертела головой, пальцы ее порхали над клавишами в яростном танце. Я приблизился, чтобы увидеть ее лицо. Она сидела зажмурясь.
Музыка смолкла. София открыла глаза, заметила меня. Взгляд ее прояснился, слепая чернота растаяла. Казалось, к Софии вернулась способность владеть своим телом.
– Извини, пожалуйста, – я залился смущенным румянцем, – я услышал музыку и…
Она шумно вздохнула, провела пальцами по волосам.
– Ничего страшного.
Я изучал ее губы, щеки, глаза. Она так глубоко погрузилась в музыку, что сейчас смотрела на меня, не узнавая.
– Я… я не хотел тебя пугать, – сказал я.
– По-моему, это я тебя напугала.
– Что это было? – помолчав, спросил я. – Ты сама это придумала?
– Не совсем. Эта штука называется Бетховен.
– Что-то знакомое.
– Соната № 23 фа минор, “Аппассионата”, с небольшими вариациями.
– Точно, “Аппассионата”. То-то я слышу, вроде что-то знакомое.
Она вытянула шею, взглянула на меня.
– В литературе ты разбираешься лучше, чем в музыке.
– Да, – согласился я, – пожалуй, ты права.
– Садись. – Она провела рукой по банкетке. – Или ты так и будешь стоять раскрыв рот?
Я сел, нечаянно коснувшись левой рукой ее запястья. От ее близости кружилась голова.
– Ты прекрасно играла.
– Как любезно.
– Я никогда не слышал ничего подобного.
– А ты вообще раньше слышал классическую музыку?
– Вообще-то нет, – признался я. – К моему сожалению.
– Ее мало кто понимает. Мистер Беллоу разрешает мне играть на его рояле, поскольку, кроме меня, к нему никто не подходит, и это очень печально. Шикарный инструмент.
