Пастух и Ткачиха - страница 23

– Долго вы жили в Вене?

– Со студенчества. У меня были неразрешимые разногласия с отцом, и я просто не вернулась обратно в Польшу. У Маркуса Герцфельда получилось похоже. Мы проводили время в венских кофейнях – все интеллектуалы левого толка. Там был и Джордж Монтини, который состоит теперь в австрийском Коминтерне. Возможно, вы его знаете.

– Поверхностно, – подтвердил Нью-Ланг.

– Раньше он коммунистом не был, – сказала Ханна. – Он напоминал мне Ницше. Кстати: у вас в китайской философии есть столь же поэтичный человеконенавистник?

– Пожалуй, нет, – задумался Нью-Ланг. – Но у нас есть китайский Эпикур, Ян Чжу, живший за триста лет до нашей эры. По его учению, ценность жизни заключается в красоте, музыке, элегантности и комфорте. Официально моя семья придерживается конфуцианства, но мой двоюродный дедушка Минг-Тьен, очень успешный поэт и чиновник, на самом деле был его последователем. Он умер от опиума.

– Подходящая смерть для последователя философии наслаждения.

– Да, он наслаждался своим пороком. Пересказывал мне чудесные опиумные сны. Однажды он залез во фреску, соблазнил изображенную на ней прекрасную девушку и сделал ее матерью. Когда он проснулся, то пригласил художника – денег ему хватало – и попросил нарисовать ребенка.

В другом сне он посетил пещеру дракона и читал ему свои стихи. Но дракону они показались скучными, и он уснул. Из его пасти выпрыгнул чертик и с ухмылкой протянул двоюродному дедушке пятицветную кисть, волоски на которой попеременно превращались в сияющие цветы. Дедушка писал этой кистью самые прекрасные, изящные стихи. Но однажды, когда он прочитал их губернатору провинции, чертик выпрыгнул из милостивого рта почтенного господина и с усмешкой забрал кисть. Тогда стихи снова стали скучными, и слушатель опять заснул.

– Какой очаровательный порок, раз приносит такие сны.

– Ну, – возразил Нью-Ланг, – это не заслуга опиума. На самом деле эти сны – древние китайские народные сказки. И дедушка стал для меня негативным примером, как для тебя – отец. Разумеется, были срывы. Нельзя происходить из семьи чиновников в Ханчжоу и остаться безнаказанным.

– Монтини тоже из аристократической семьи чиновников, только итальянского происхождения.

– Но если он раньше не был коммунистом, почему же стал функционером?

– Я тоже задаюсь этим вопросом, – ответила Ханна. – Тем более он! Вы, коммунисты, действительно лучше сражаетесь, чем разбираетесь в людях.

– К сожалению, это правда, – подтвердил Нью-Ланг. – В 1925 году мы даже верили Чан Кайши. И довольно дорого за это заплатили. Но все же теперь снова нужно объединиться с ним для борьбы за национальную независимость. Кстати, что за человек этот Монтини?

– Блестящий пропагандист, надо отдать ему должное. Но не настоящий коммунист. Он плохо обошелся с несколькими товарищами, и по совпадению все они оказались евреями.

– Вашему народу выпало немало страданий.

– Вашему не меньше.

– Вы обещали сходить со мной в еврейский театр, – напомнил Нью-Ланг. – Завтра подойдет?

– Отлично! – ответила Ханна.

Она дошла с Нью-Лангом до входа в отель. Старый переулок блестел под свежевыпавшим снегом.

– Прогуляемся? – предложил Нью-Ланг.

– По этому скользкому снегу? – с ужасом воскликнула Ханна. – У меня плоскостопие!

Она увидела удивленный и насмешливый взгляд Нью-Ланга и добавила:

– Знаете, как сказал Джон Китс? Самое непоэтичное существо на свете – поэт.