– Но государственные СМИ на то и государственные, чтобы формировать информационное поле в определенном ключе. Нам не выжить без помощи государства, мы же не рекламная газета с объявлениями, – Ирина сама не ожидала от себя таких слов. Она знала их запретность, но не могла промолчать. Она вспомнила снисходительность главного бухгалтера редакции и сытую веселость журналистской команды, которая была в этом кабинете сегодня до нее.
– Ирина Петровна, с вас никто не снимал ответственности за все, что связано с изданием. В том числе и за результаты хозяйственной деятельности. А что там с «Овощеводом»?
– Колпаков работает. Встречается с теми, кто уволился.
– И был уволен. Колпаков, как мне говорили, совсем не трезвенник, вот пусть и поговорит с теми, кто имеет определенный взгляд на случившееся увольнение.
– Но насколько корректно в материале упоминать тех, кто был уволен за пьянку, прогулы и воровство?
– А почему бы нет? Они тоже люди. Они могут иметь свою точку зрения на бывшее место работы. Для хорошего журналиста не всегда нужны реальные факты. Вполне достаточно задания, – проговорила Рыльская, рассматривая что-то в окне, а потом повернулась и прямо посмотрела в глаза Ирины.
– Я доверяю вам, Ирина Петровна. А мое доверие дорогого стоит. Материал должен выйти не позднее следующей недели. Предварительно покажете его мне.
Такого поворота Скрябина не ждала. Она сохраняла иллюзию, что их отношения с патронессой будут пусть не дружескими – это слишком обязывает, но партнерскими. А тут прямые указания, без лирики и прочих «гнилых» интеллигентских разглагольствований.
– И еще. Дом художников должен будет переехать в другое здание. Нужна поддержка газеты в этом вопросе. Приведите мнение тех, кто относится к таким изменениям положительно.
– Положительно?
– Конечно. У нас умная творческая интеллигенция, она поддерживает позитивные перемены.
Ирина почувствовала, как горло ее перехватило от гнева. Восемьдесят лет художники занимали эту бывшую резиденцию губернатора, старинный особняк XVIII века с лепниной и мраморными лестницами. В нем проходили многочисленные выставки местных и приглашенных художников, скульпторов, фотографов, дизайнеров. Двести детей от 3 до 18 лет занимались там творчеством за чисто символическую плату. И вот теперь дом понадобился какому-то своему человечку.
Руки Ирины сжались, с губ готовы были сорваться обидные для Рыльской слова. Она посмотрела на собеседницу, и пыл ее угас. В кресле сидела рыхлая тетка солидного возраста, которая просто не понимала и не могла понять свою неправоту. В ее системе координат давно не было понятий чести, совести, правды. Все они остались в далеком прошлом. Поэтому сказать ей свое мнение на происходящее было бесполезным, хотя и героическим поступком. Рыльская ничего не поймет, а Ирина лишится работы, возможно, с «желтым билетом», осложнит жизнь сыну, Высокову, Капустиной и некоторым другим сослуживцам, потому что другой редактор, вероятнее всего, вычистит их с насиженного места, как недостаточно благонадежных.
– Хорошо, – проглотив комок в горле, сказала Скрябина, – этим займется Капустина. А у меня к вам еще один разговор.
Рыльская видела настроение Скрябиной и внутренне усмехнулась. Она считала себя специалистом, поэтому была уверена, что с новым редактором придется поработать, но она быстро станет податливым материалом.
